Элена Греко - «Шел Господь пытать…»

Когда я придумала себе имя…

Да я ли?

Эли – анна.

Два «н» написал сейчас господин Компьютерный Редактор. Исправил спустя двадцать пять лет после того, как моя подопечная малышка, то ли не справившись с выговариванием имени «Элиана», то ли скомпоновав его в сознании с английским «nanny» (девочка была наполовину американской), стала называть меня «Нанна», и спустя несколько месяцев после того, как я узнала имя древней шумерской богини плодородия и любви Инанны.

Когда я придумала себе имя…

А когда я придумала себе имя? Или оно само меня придумало…

Эли. Элллииииии… Ше ло йигамер лаолам. Лама савафтани… азавтани… «Не дай закончиться воде-земле-молитве» и «почему оставил» – ах, род человеческий неугомонный, все с просьбами да жалобами! Кстати, почему – он? Может, Эли – она? Верховная древность Бааль – есть же у него хозяюшка Баалат, она же – божественная блядь , «огонь, мерцающий в сосуде» *?

«Вновь идешь над бездной погулять.

И какое божество рассудит,

кто ты: ох… тельная блядь,

иль огонь, мерцающий в сосуде?» —

ах, какие мой поэт пишет матерные стихи! Не «ах, какие они матерные» – хотя каждый раз немного вздрагиваешь перед погружением, это как на сцену выходить: сколько бы раз это не случалось, первый момент всегда в мурашках, – а какие… ох… тельные .

Вот, я это сказала.

Реабилитировала матерный дискурс, поддержав его идею: она о том, чтобы материться в позитив. Никаких унижений!

К примеру, так: « под… бывать – это проникать в твои сокровенности самым краешком х…я , дразня твои сокровенные миры», «буду тебя слегка по… бывать , нежно и ласково», «того, кто к тебе и так неровно дышит, бл… ство и бесстыдство заставляет дышать прерывистее».

Эли ана в семитских корнях может означать «Бог мой ответил». В настоящем – если прямо сейчас отвечает – «Эли онэ».

«Эли – Я! – На!», видимо, в языковой смеси может означать какую-нибудь божественную самоотдачу. В общем, как прочитать. Этимологические загадки увлекательны, приятно складывать свой собственный узор, используя разрозненные археологические кусочки мозаики. Блуд – blood – bladi – Бааль и Баалат. Обескровленные, выхолощенные, выселенные, застыженные с течением времени женские культы… Вот бы на Крит, к Великой Богине!

К ее… развалинам.

Меня в последнее время очень интересует всяческая мифология. Хочется то слетать на этот самый атлантидовый Крит, то перечитать Ефремова или детскую энциклопедию.

Мне бывает адресован выдох: «ты – богиня!».

И считается, что это не игра.

И я примеряю на себя образы Таис, Анаис, Айседоры, Эдны Миллей.

И это – моя игра.

Мне так много лет! В таком возрасте уже принято принимать.

Принято!

Принимать.

Я уже вполне могу позволить себе быть сколь угодно странной.

И это освобождает.

Древняя сущность внутри меня перестала пугать, стала покровительствовать.

Я себе покровительница.

Пора!

_______________________________________________________

*афоризм о красоте Н. Заболоцкого из стихотворения «Некрасивая девочка».

– Зверь ты, Леший!

Так с довольной улыбкой сказала приколдованная настовым хрустом Ведьмочка, вероломно заманенная им в малахитовую шкатулку замшелых стволов и мягко свисающих хвойных лап.

Или не сказала?

Но – с улыбкой. И глазки агатовые прикрыла при этом.

А он ей – взглядом, по-кошачьи желтым, сверкая:

– Ух! Я – первый, кто видит спящую белочку!..

Трофейное впечатление, да. Белочку до сих пор видели только активной.

Ну, ничего, у нее тоже есть трофей: открытие, что его гелиодоровые глаза не такие уж однозначно зеленые. Получаются такими, когда все вместе плавится, все эти ингредиенты разных колдовских веселых заморочек. А по сути-то явление сие, оказывается, желто-голубое.

Ну, и как же грызунам – с кошачьими? Интересная история получается! Рискованная, вроде. И тем интереснее. Ведьмочка глазки не открывает, а хвостом пушистым эдак приглашающе неспешно нет-нет да поведет.

И тут Леший приглашение использует: сгребает ее всю своими мягкими сильными лапами-лопатами:

– Иди сюда, Красная Шапочка. Для чего тебе такая нежная кожа?

Звучит так приглушенно, как будто зарычит сейчас. Или уже рычит, только не слышно среди такого напора лесной тишины. Или не рычит, а мурлычет от предвкушения.

Вкушения?..

– Э, нет, Леший. Ты меня сам покорми да спать уложи.

А про себя: разберемся, кто из нас больше хищник. Хвост-то у меня – не заметил? – рыжий. И тявкаю знатно, тебе ли не знать. Берегись, радость моя! Берегись…

И меня береги.

– Да…

– Ой, я что, вслух сказала?…

– Нет…

– Только и знаешь, что «да» и «нет». Зверь ты, Леший!

Не сказала, наверное.

Много ли толку в словах, если всю сгребли. Прямо не белочка, а стог растрепанный.

«Шива» на иврите – «семеро», причем мужского рода (шив-а, с ударением на последний слог). Отсюда и пляшу… священную этно-пляску.

Не понимаю, как некоторые женщины с разными мужчинами встречаются.

Причем иногда одновременно. Не говоря уж об однополых отношениях. Все это для меня аномалия, нонсенс. Жаль мне их: конечно, приходится как-то вертеться, если настоящий не встретился.

Ой, вслух даже не хочется говорить: так сладко и томительно хранить свое – внутри, не расходуя на пересуды, мнения и зависть окружающих.

Вот и не говорю никому.

Только тебе! Ведь ты и есть мой лучший друг, мое второе «я», радость моя и щемящая грусть, восторги и нега, названный братик и духовный папочка – чего искать еще? Куда нестись сломя голову?

Ты! Разный, многогранный… калейдоскоп эмоций и мыслей, концентрат центров моих и периферий, звон сердечный, дзен-бдзынь-бадам, Шива-Ом —

всегда.

Помню – ладони помнят! – как меня при первом же случайном контакте поразила гладкость твоей кожи.

Какое счастье, что кожа – самый большой орган. Будешь смеяться: вычитала это в познавательной книжке по анатомии для дошкольников, раньше даже не относилась к ней, как к органу. Гладкий-сладкий, прохладный, отшлифованный кем-то до меня (спасибо работяжкам) чудесный орган. Вести по нему и вести – не наводишься. Ладоней не хватит, пальцев, щупальцев, отростков, разветвлений, фаланг, чтобы весь этот необозримый орган изучить, истрогать. Кое-где под пушистым покровом волосков скрывается, чаще – трогательно-беззащитный, как будто напоминает: как бы там под ним что не перекатывалось, не дрожало и не восставало грозно и гордо, в основном-то беречь его обладателя надо, утешать и тетешкать.