Дмитрий Леонтьев - Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности

Размеры социальных общностей, контекст деятельности которых способен порождать значения как системные свойства объектов, включенных во внутригрупповую коммуникацию, могут колебаться в очень широком диапазоне. Видимо, минимальной подобной группой будет диада. Красивой иллюстрацией порождения значений контекстом совместной жизнедеятельности диады является эпизод из «Анны Карениной», в котором Китти и Левин объясняются в любви посредством начальных букв слова.

Этот пример, кочующий из одной психологической книги в другую, не был бы столь убедителен, будь он чисто литературным. Однако эпизод, как указывает Л.С. Выготский, использовавший его для иллюстрации свойств внутренней речи, был заимствован Толстым из своей биографии: именно таким образом он объяснялся в любви своей будущей жене ( Выготский , 1934, с. 294–295). Более того, нам знаком подобный способ коммуникации и по личному опыту: время от времени, начиная с пятилетнего возраста, дочь автора начинала «в порядке эксперимента» общаться с помощью начальных букв слов, например: «СВ?» («Сколько времени?»). При этом, как правило, было сравнительно несложно понять, о чем идет речь, именно благодаря тому, что четко очерченный контекст ограничивал и в известном смысле определял диапазон возможных высказываний.

Для нас этот пример важен, поскольку он демонстрирует тот факт, что единство смыслообразующего контекста способно придавать статус однозначно понимаемых значений даже таким потенциально многозначным знакам как начальные буквы слов. Однако понимание на уровне значений возможно здесь только для двоих; больше никому этот язык недоступен, поскольку предельно узкой является порождающая этот язык социальная общность. О подобных знаках – вербальных и невербальных, – значение которых понятно только двоим или нескольким людям, упоминают, в частности, И.Горелов и В.Енгалычев (1991, с. 53–55). С другой стороны, ситуативно возможно и создание подобного контекста для целой группы. И.Н.Горелов и К.Ф.Седов описывают эксперимент, в котором они убедительно продемонстрировали возможность ситуативного создания такого контекста, который делает возможным адекватное понимание фраз по начальным буквам. Группе студентов зачитывалась интересная информация о поведении дельфинов и китов, их интеллектуальных способностях. На протяжении четырех дней со студентами обсуждались эти вопросы, на пятый день экспериментатор, заключая тему, предложил отвлечься и раздал карточки с зашифрованными начальными буквами вопросами. Два из этих вопросов относились к обсуждавшейся теме: 1) к, т(В), д, м, д, н, г? (Как ты (Вы) думаете, могут дельфины научиться говорить?). 2) к, т (В), д, о, д, и? (Как ты (Вы) думаете, обладают дельфины интеллектом?). Два других вопроса были внеконтекстны: к, т, з? (Как тебя зовут?); к, и, д? (как идут дела?). Из 40 испытуемых 21 смогли за 2–3 минуты правильно расшифровать первый вопрос и 19 – второй; внеконтекстные вопросы ни одному не удалось расшифровать за 8 минут ( Горелов, Седов, 1997, с. 99).

Опустив достаточно очевидные и уже приводившиеся нами выше примеры «сдвига значения на смысл» в делинквентных группах и научных школах, перейдем сразу к наиболее обширным социальным общностям – государственным и социокультурным образованиям. Здесь перед нами стоит обратная задача – продемонстрировать, что культурно обусловленные значения не обладают абсолютной объективностью и могут функционировать как смыслы в ситуации межкультурной коммуникации.

Наиболее выпукло эффект «сдвига смысла на значение» проявляется при анализе общения двух разных культур, хоть и говорящих на одном языке, например, Англии и США. К.Клакхон дает наглядные иллюстрации того, как «слова, зачастую употребляемые в газетах одного государства, могут иметь другое значение для аудитории страны-союзника» ( Клакхон, 1998, с. 210), приводя, в частности, примеры из работ М.Мид: «В Англии слово “компромисс” – хорошее слово, и о компромиссном соглашении можно говорить с одобрением, включая те случаи, когда противной стороне досталось более половины оспариваемого. В США, с другой стороны, меньшая часть означает определенное положение той или иной стороны… Если для англичанина “пойти на компромисс” значит выработать приемлемое решение, то для американца это – выработать плохое решение, при котором для обеих сторон будет потеряно что-то важное» (цит. по: Клакхон, 1998, с. 189). Опять прибегнем к иллюстрации из художественной литературы, а именно из романа П.Устинова «Крамнэгел» и одноименной пьесы того же автора. Герой этих произведений – начальник полиции небольшого американского городка – проводит часть своего отпуска в Англии. Отпуск этот, однако, прерывается для него в самом начале, когда из пистолета, с которым он не расстается, он убивает человека и оказывается за решеткой. Эта достаточно, казалось бы, тривиальная история ставит в тупик судью, которому предстоит судить Крамнэгела. Ведь убийца действовал в полном соответствии с понятиями о законности и охране правопорядка, являющимися не просто его собственным мнением, но понятиями той культуры, в которой он прожил всю свою жизнь, а для него – чем-то объективным и абсолютным. Относительность этих понятий обнаруживается только при столкновении с другой культурой, где те же понятия того же английского языка имеют другое значение, обусловленное другим образом жизни всего общества в целом. Этот пример, впрочем, иллюстрирует релятивность не столько языковых значений, анализу которых мы уделяли пока преимущественное внимание, сколько «ролевых значений» (Леонтьев А.А., 1983 а), то есть значений социальных норм и социальных ролей.

Соотношение значений и смыслов в ситуации межкультурной коммуникации являет собой универсальную модель коммуникации между представителями социальных общностей, различающихся по любому основанию. Хороший пример обнаруживает история создания позитивной семейной психотерапии. Автор этого подхода Н.Пезешкиан, эмигрировавший в юношеском возрасте из Ирана в Германию, вначале обратил внимание на трудности взаимопонимания в семейных парах с разной этнокультурной принадлежностью супругов, обусловленные несовпадением фонового смыслообразующего контекста. Постепенно, однако, он начал видеть абсолютно аналогичные, хоть и несколько меньше бросающиеся в глаза, проблемы в моноэтнических семьях. Тем самым он пришел к более широкому пониманию культуры, не сводящемуся к этнокультурной принадлежности: каждая семья вырабатывает свою культуру, и барьеры взаимопонимания, возникающие при столкновении носителей разных семейных культур, столь же существенны, что и барьеры в межэтническом общении (Пезешкиан, 1992).