Лайонел Корбетт - Священный котел. Психотерапия как духовная практика

Любая психотерапевтическая теория формулирует представление о разных факторах и формах влияния на развитие чувства собственного «Я». В юнгианской традиции развитие личности, или индивидуация, считается процессом постепенного воплощения собственного духовного потенциала, пожалованного нам Самостью. Таким образом, у личности есть духовная основа; ее предназначение обусловлено Самостью, которая воплощается в форме эмпирической личности с ее неповторимой траекторией. Это означает, что история жизни индивида может рассматриваться как священный текст. Для духовно ориентированного психотерапевта индивидуальная история каждого пациента аналогична тем историям, что хранятся представителями духовных традиций в священных текстах. И эти истории придают смысл жизни и раскрывают человечеству намерения божественного.

С точки зрения большинства психотерапевтических школ, изучение истории развития человека позволяет сформулировать связный нарратив из того, что вначале кажется бессмысленными симптомами. Однако одной такой истории самой по себе (то, что Хиллман называл «целительным чтивом») недостаточно для того, что бы решать жизненные проблемы, связанные с особенностями характера [75] В своей работе 1991 г. «Целительное чтиво» Хиллман пишет, что для исцеления человека мы должны исцелить ту историю, частью которой он себя чувствует. Однако самоощущение – это не просто история, это набор переживаний, включающий бесчисленные, аффективно окрашенные отношения и взаимодействия, в значительной мере бессознательные. . Гораздо важнее развивать терпимость к болезненным аффективным состояниям, таким как боязнь фрагментации, нарциссическая уязвимость и т. п. Тогда в контексте терапевтических отношений личность становится сильнее, возникают новые психологические структуры. Только так обретение смысла жизненной истории оказывает ценное терапевтическое воздействие. Такой смысл нельзя навязать; он должен быть найден, открыт. Теоретическая ориентация терапевта может лишь частично объяснить то, что происходит с личностью. В идеале терапевт не должен формулировать объяснение, полагаясь на конкретную психологическую теорию, однако подобной объективности достичь практически невозможно. Нам не избежать также и влияния того материала, который возникает в процессе терапии, потому что давно известно, что невербальные сигналы, идущие со стороны терапевта, во многом предопределяют то, о чем сообщает индивид. Чтобы не становиться рупором того или иного учения, терапевт должен понимать, что любая его интерпретация будет давить на личность, которой нужно сохранять связь с терапевтом.

В рамках религиозных традиций дается много дельных советов по духовным вопросам, но иногда они не приносят пользы из-за динамики конкретной личности. В таком случае необходимо органическое развитие индивидуальной духовной практики. Например, к психотерапевту обратилась монашка. У нее был вспыльчивый характер, из-за которого ей трудно было находить общий язык с другими людьми. Ей дали совет: бороться с гневом, вспоминая распятие Христа как пример любви и прощения. Но из-за специфики ее психодинамики этот духовный подход ей не помогал. В детстве члены семьи постоянно унижали и ругали ее, и она выросла переполненная чувством стыда и нарциссического гнева. Ее легко было задеть, уязвить, она принимала близко к сердцу любые комментарии в свой адрес. Призыв простить обидчика означал для нее, что ее заставляют игнорировать огромный запас боли, существующий внутри. Призыв к всепрощению – в целом хороший совет, но ей он не помогал из-за особенностей ее характера.

Эта проблема постоянно воспроизводилась во время терапии. После каждой вспышки гнева разрыв и дальнейшее развитие отношений обсуждались до тех пор, пока она и терапевт не прощали друг друга. Постепенно ее уязвимое чувство собственного «Я» стало сильнее и увереннее, и она стала не так чувствительна к критике. Прощение начало появляться органически внутри ее личности. Поэтому неважно, насколько духовным и светлым был изначальный совет, прощение нельзя было навязать. Ей необходимо было осознание, достаточное для того, чтобы ослабить эмоциональную заряженность ее комплекса; именно эта работа и была ее индивидуальной духовной практикой.

Эта ситуация – пример того, как религиозная традиция не принимает в расчет бессознательное личности или автономную сущность комплексов индивида, отрывая, таким образом, психологию личности от официальной модели духовности. Для всякого традиционного учения существует опасность, что оно окажется слишком трудным для последователей, и тогда попытки следовать ему вызовут лишь чувство вины или эмоциональное безразличие. Если же в рамках нашей индивидуальной духовности мы, напротив, осознаем архетипическое ядро каждого комплекса и принимаем в расчет все эмоциональные трудности, то нам становится легче понять, какую роль в нашем страдании играет нуминозное. После этого мы уже можем говорить о той роли, которую трансперсональное измерение играет в нормальной и ненормальной психологии.

Похоже, что во всех целительных практиках дотехнологического общества отражалась определенная архетипическая модель исцеления. И именно эта же модель лежит в основе глубинной структуры процесса психотерапии. Попробуем прояснить ее наиболее важные элементы.

Во многих культурах здоровье ассоциируется с порядком, а болезнь – с хаосом и разрушением. Чувствуя себя частью священного космоса, представители традиционных племенных культур поддерживают здоровье с помощью выстраивания правильных отношений с сакральным, соблюдения табу и отправления ритуалов. А это подразумевает внимательное отношение к миру духов, демонов и богов, определяемых мифологией той или иной культуры. Сходным образом и процесс терапии должен соответствовать мировоззрению пациента (Ellenberger, 1970). Традиционные мифы представляют собой священные истории, раскрывающие сакральную реальность. Так, шаманские практики основаны на конкретной мифологии, космологии, взгляде на реальность, который разделяет все племя; жизнь, проживаемая в соответствии с мифом, буквально пропитана смыслом. В целительных ритуалах шаманов космогонический миф (миф творения), или миф о происхождении болезни, обычно пропевается над больным человеком. Так пациент помещается в мифологический контекст, создается особый порядок, а значит, появляется смысл, надежда на трансцендентную помощь и исцеление. Отметим, как это похоже на психотерапевтический ритуал исцеления; мы верим в миф психотерапии, особенно в ту традицию, которой нас обучали. У нас есть свои ритуальные практики и техники, которые, как мы надеемся, помогут вернуть личность к жизни, и мы работаем в контексте всеобщего культурного мифа и системы ценностей [76] Различные авторы описывали сходство между психотерапией и ритуальными практиками; см., например: Moore, 2001; Usandivaras, 1985. . Не совсем ясно, до какой степени целительный эффект психотерапии связан с применением той или иной техники и какую роль в этом играют намерение помочь и понимание того, что с тобой работает внимательный, заботливый человек (Shapiro, 1978). В некоторых традициях шаманы входят в мир духов для борьбы с духовными силами во имя больного, чтобы вернуть его душу или найти целительный предмет (Eliade, 1951 / Элиаде, 2000; Sander, Wong, 1997, p. 63–69). Восстанавливая воспоминания и помогая интегрировать отколотые аспекты личности, терапевт тоже в известном смысле пытается вернуть душу человека. Когда терапевт сражается с комплексом и его архетипической основой, то одной ногой он стоит в мире людей, а другой – в мире духов. Другими словами, психотерапевтический подход имеет собственные сакральные аспекты, которые в наше время трудно разглядеть за плотной стеной профессиональной подготовки, инструкций и сертификатов.