Алексей Леонтьев - Становление психологии деятельности

То исходное теоретическое положение, которое полагается нами, в частности, и в основу изучения памяти и которое – с нашей точки зрения – необходимо следует из всего того громадного фактического материала, которым располагает современная психология, – это теория исторического развития высших психологических функций, выдвинутая Л.С. Выготским [43] Выготский Л.С. Педология школьного возраста. М.: Изд-во 2-го МГУ, 1929. , теория, распространяющая ту, по выражению Гегеля, «великую хитрость человеческого ума», которая составляет специфическую особенность человека – его способность овладевать явлениями природы, «заставляя действовать одни естественные силы против других», – на поведение самого человека, который овладевает им в процессе своего культурно-исторического развития.

Перед нами стоят два методологических приема, два пути к изучению памяти: первый из них – это путь к изучению развития памяти человека через исследование и сопоставление различных ее форм, т. е. различных моментов развития. С другой стороны, это путь изучения самого процесса развития, т. е. изучения процесса перехода одной формы в другую, в ней потенциально содержащуюся, и изучение тех условий, которые обусловливают этот переход, это приобретение процессом нового качества.

От генетического изучения различных форм памяти и процесса превращения одной формы в другую к изучению ее структурных механизмов и к анализу памяти человека из ее развития – таково то общее направление исследования, которое непосредственно вытекает как из опыта решения проблемы памяти в эмпирической психологии, так и из общих принципиально-методологических предпосылок, лежащих в основе современной научной психологии.

Отказ от господствовавшего в эмпирической психологии метафизического образа мышления, его преодоление есть необходимое условие дальнейшего развития психологии; вместе с тем это не обозначает собой отрицания ее реальных научных завоеваний. А старый метод исследования и мышления, который Гегель назвал метафизическим и который имел дело преимущественно с предметами как с чем-то совершенно готовым и законченным и остатки которого до сих пор еще глубоко сидят в головах, имел в свое время великое историческое оправдание. Надо было исследовать предметы, прежде чем можно было приступить к исследованию процессов. Надо было сперва узнать, что такое данный предмет, а потом уже изучать те изменения, которые в нем происходят.

«Из естествознания, рассматривавшего все предметы – мертвые и живые – как готовые и раз навсегда законченные, выросла старая метафизика… Естествознание было преимущественно собирающей наукой… Оно стало наукой о происхождении и развитии предметов и о связи, соединяющей явления в одно великое целое» [44] Энгельс Ф . Л. Фейербах. М.: ГИЗ, 1922. С. 50–51. .

Ни одна психологическая проблема не вызывала такого огромного количества экспериментальных и теоретических исследований, как проблема памяти; казалось бы, в посвященных ей многочисленных работах она должна была найти свое полное окончательное разрешение. Однако, несмотря на совместные усилия физиологического и психологического изучения, которые действительно пролили яркий свет на простейшие механизмы, лежащие в физиологической основе этой функции, психология высших форм памяти, психология памяти человека до сих пор еще представляет собой область, где наивные, упрощенно-физиологические концепции нередко стоят рядом со сложнейшими, далеко уводящими психологию от предмета ее непосредственного изучения, метафизическими построениями философов.

Господствовавшая когда-то в этой области старая система понятий силой своего исторического прошлого, силой научной традиции и научного консерватизма, а иногда благодаря своей обманчивой простоте и стройности еще продолжает держаться в психологии. Эти понятия, образуя своеобразный заколдованный круг, который вновь и вновь смыкается за каждым прорвавшим его исследованием, за каждой преодолевшей его мыслью, еще воскрешают собой старые представления о мозге то как о механическом фортепьяно, могущем воспроизвести бесчисленное множество арий (Спенсер), то как о типографии, непрерывно печатающей и при этом сохраняющей свои клише (Тэн), то как о складе фотографических пластинок или дисков для фонографа (Дельбеф).

С одной стороны, целый ряд физиологических или физико-химических теорий, как, например, химическая теория памяти В. Оствальда [45] Оствальд В. Философия природы. СПб., 1903. или теория Э. Маха [46] Мах Э. Анализ ощущений. М., 1907. С. 200. , сводящая память к проявлению физического принципа необратимости, несомненно обозначают собой тенденцию рассматривать память как единую и всеобщую функцию всякой органической и даже неорганической материи. С другой стороны, мы встречаем в современной психологии утверждение, «что нет таких объектов запоминания, которым не соответствовали бы также и отдельные функции памяти» [47] Мейман Э . Экономика и техника памяти. С. 35. См. также: Dugas L . La mйmoire et l’oubli. Paris, 1929. , – утверждение, находящее свою поддержку в психологии, исходящей из практических задач, и выразившееся даже в создании соответствующих методик для изучения этих различных «памятей» [48] См., например: Wells F.L. Mental tests in clinical practice. New York: World Book, comp., 1927. . Не показывает ли это с полной очевидностью, что понятие памяти еще не нашло в психологии своего последнего определения, что память как свойство всякой материи еще нередко смешивается с памятью как психологической функцией, с актами меморизации , которые, как всякое поведение человека, являются прежде всего некоторым сложным структурным процессом. Мы должны, конечно, изучать то, что называется ретенцией, как определенное, может быть, действительно всеобщее свойство, но это не будет еще изучением памяти, ибо акт памяти представляет собой прежде всего психологическую операцию, только имеющую в своей основе это свойство, которое, будучи взято само по себе, еще не составляет, разумеется, никакой операции. Такое смешение встречается, однако, гораздо чаще и идет гораздо глубже, чем это может представиться на первый взгляд. Именно ему мы обязаны теориями, идентифицирующими память в психологическом смысле этого слова, с воспитанием простейших условно-рефлекторных связей, образующих двигательные привычки.

«Подобные теории, – говорит McDougall, – так хорошо комбинируются между собой, создавая сложную теорию, по которой память и привычка суть идентичные функции, что эта сложная теория с небольшими изменениями широко принимается часто совершенно без критики и без всяких попыток продумать ее трудности (difficulties). Только независимые и оригинальные умы оспаривают эту теорию, так хорошо объединяющую множество фактов, на которых она основывается» [49] McDougall W. An outline of psychology. 4 ed. revised. London, 1928. Р. 301. . Мы еще вернемся к этому специальному вопросу о памяти и привычке в нашем дальнейшем изложении; сейчас мы хотим только подчеркнуть, с одной стороны, распространенность этого воззрения, с другой – ту постановку вопроса, которая в нем содержится. Лучше всего эта постановка вопроса выражена Т. Рибо. «Память, – говорит это автор, – заключается в различных степенях процесса организации , заключенных между двумя крайними пределами: новым состоянием организма и органическим запечатлением (органическим прочным усвоением прежних состояний)» [50] Pибo T. Память в ее нормальном и болезненном состоянии. СПб., 1960. С. 51. (Выделено всюду нами. – А.Л .) . Именно от этой постановки вопроса мы отталкиваемся, формулируя принципиальный вопрос нашего исследования; изучение памяти должно быть направлено не на вопрос «о различных степенях процесса организации», а на вопрос о способах, о формах этой организации; тем самым взамен количественной точки зрения на процесс развития, которая заключается в положении Рибо, выдвигается диалектическое понимание развития.