А. Сметанников - Опыты морально-психологические, философические, etc.

На этот истукан, «зеркало русской революции», произведение монументального жанра, затеянное еще почтеннейшим Н. Н. Страховым. Русская официальная культура, в качестве вторично-европейской по преимуществу, полна таких матерых человечищ без страха и упрека, отчасти забабаханных по образцу западных кумиров, от Вольтера до Маркса, но уже и в пику им («почвеннический» мотив Ап. Григорьева и Страхова). «Да кто ж его посадит – он же каменный!!!» Степь да степь кругом, но там-сям расставлены монументы и разложены мощи.

Это кумиростроительство производилось, конечно, в том числе и в интересах просвещения, популяризации культуры, чтобы мужик вместо милорда глупого понес с базара Пушкина и Гоголя. Но тот, кажется, так и не понес. Или не донес, на Донцову и «шансон» сменял по дороге.

90-томное ПСС Льва Толстого показательно как артефакт ликбеза и пролеткульта 1920—30-х, в рамках государственной культуртрегерской программы. Тома in-folio на толстой бумаге крупным шрифтом, по содержанию два или три вмещаются, кажется, в один обычного формата. Зачем эта трата бумаги и краски? А затем, чтобы грамотный сельский активист или свежеиспеченный красный профессор знали, что вот ПСС нашего Толстого насчитывает 90 томов, да еще каких толстых! Можно даже взять один такой с полки где-нибудь в образцово-показательной избе-читальне, полистать, поцокать языком, изумиться восхищенно-испуганно, зачитать что-нибудь смешливой классовой подруге (хотя это, пожалуй, уже баловство) … На Достоевского тогда еще косо смотрели, Пушкин и прочие-разные дворяне тоже были еще под подозрением после разночинского разноса 1860-х гг., а вот Толстой всем взял, хоть и граф, но мужицкий, и по росе босиком, и дореволюционные правящие классы разоблачал со знанием дела. Да и «сам» утвердил: «зеркало», так что уж куда с добром!..

И сделали из Льва Толстого, такого противоречивого и мятущегося всего, очередной фасад. Не такой, конечно, как из Горького, но поболе будет, чем «красный граф» Алексей Толстой. И все ж таки где-то в подсознании теплее становилось у представителей первого-второго непоротых поколений оттого, что вот и графья иные, которые посознательнее, с нами одной дорогой – правильной, стало быть, дорогой идем, товарищи! Он ведь, падла, хоть и сплотатор, одначе барин, и сообразить, и рассудить (нас) завсегда могёт очень даже просто!

Толстой действительно «вырос ужасно большой», по его собственным словам, и благодаря именно дневникам, в которых оттачивались и мысль его, и слог – нарочито и принципиально иногда аляповатый, как известно, для остранения в том числе (Галковский забавно и точно этот слог спародировал). И ему свойственно некоторое избыточное доверие к себе, опирающееся однако на любовь к истине, к реальной сути вещей, т. е. человеческих отношений, вкус к которой он почувствовал, прикасаясь к ней через писание в дневник и сочинительство. Это философия в исконном смысле слова, именно вкус к правде, который большинство, всегда лояльное господствующей лжи, благополучно душит в себе от младых ногтей. Однако и дневник он завел, чтобы справиться со своими комплексами, отчасти собственно личностными, отчасти социально обусловленными (хоть и титулованный, но захудалой ветви развесистого рода, и чуть ли не мелкопоместный), образ Левина – почти автопортрет, как известно.

Какой-то «поток сознания», так и до «постмодернизма» недолго докатиться… И за что я так «постмодернистов» не люблю? А вот не нравятся они мне, и все! Не глянутся, как сказал бы «наш великий земляк» В. М. Шукшин. В Барнауле-то так не говорят, – в Сростках, наверное, или еще где по деревням, – в Журавлихе, например, откуда родом мой отец.

Из всех многочисленных категорий, или дихотомических пар, служащих для описания и осмысления истории, как сферы человеческого, понятия «варварства» и «цивилизации» представляются наиболее общими. Они характеризуют, прежде всех культурно-антропологических систематик, теории и практики человеческих отношений, развивавшиеся в конкретных регионах и социумах на протяжении тысячелетий.

История есть история выхода людей из природы, освобождения их от природной детерминированности, однако переход из «царства природы» в «царство свободы» совершается гораздо более сложно, трудно, и противоречиво, чем казалось многим из мыслителей, считавших этот процесс спонтанной и гомогенной эволюцией социальных форм.

Вопреки нынешнему словоупотреблению и соответственно происхождению понятия, существует лишь одна-единственная цивилизация. Это западная, или иудео-христианская цивилизация, это культура свободы, основанная на культе свободы; Рейналь указал на суть понятия «цивилизация» уже вскоре после его появления: «Освобождение от рабства, или, что то же самое, названное другим именем, цивилизация». 6 6 Raynal. Histoire philosophique et politique des établissements et du commerce des Européens dans les deux Indes. Genève, 1781. T. 10, ch. XIX. P. 27, 28. Цит. по: Февр, Бои за историю. С. 244. Все прочие региональные традиции являются по преимуществу варварскими культурами природы, связанными с культом природы в различных формах, или с язычеством. Ясно, что это принципиальное утверждение означает отчасти возвращение к обычному в XIX веке пониманию «цивилизации».

(Упреки в расизме или шовинизме, которые может вызвать такая позиция, – неосновательны, поскольку, как будет подробно показано в дальнейшем, мы объясняем это фундаментальное различие между западной и прочими культурами отнюдь не «естественным» превосходством расы или нации, и считаем всех людей и все этнические группы более или менее равными от природы. Признать здравыми некоторые взгляды прошлого не значит автоматически восстановить в правах и его заблуждения, как бы ни были взаимосвязаны те и другие. Современная проблематика связана в немалой мере с тем, что между истинными и ложными идеями Нового времени все еще не проведена черта.)

По словам Тютчева,

мы принуждены называть Европой то, что никогда не должно бы иметь другого имени, кроме своего собственного: Цивилизация . … Вот, что искажает наши понятия… 7 7 Тютчев. Письмо к П. А. Вяземскому, март 1848.

Смешение понятий происходит уже давно и причина этого, вероятно, – в самом процессе взаимодействия цивилизации с варварскими культурами. Когда Запад безусловно господствовал, он мог позволить себе называть вещи своими именами, но по мере того, как варвары осваивали в ходе «догоняющей» модернизации его военные, административные, и технические практики, становясь конкурентоспособными, а также создавали влиятельные диаспоры на Западе, ему приходилось все более «политкорректно» замещать простую дихотомию варварства-цивилизации как рабства и свободы идеей мультикультурализма. Это ярко иллюстрирует, например, история теорий модернизации, когда, во-первых, постепенно отказались от обычного для 50—60-х гг. и вполне оправданного отождествления «модернизации» и «вестернизации», и, во-вторых, практически исключили «политическую модернизацию» из стандартного прежде набора аспектов модернизации.