Кристоф Андре - Азбука счастья. Не забывайте быть счастливыми

Когда поэт Жан Пассера (1534–1602), преподававший на кафедре красноречия в Коллегии королевских лекторов, почувствовал приближение смерти, он сочинил эпитафию, проникнутую спокойной и трогательной верой в неизбежность воскрешения:

В тот день, когда я усну вечным сном, я бы хотел иметь такую же сильную веру, какая была у Жана Пассера. Ее еще называют верой угольщика; почему – никто не знает. Часто эту веру высмеивают, видя в ней отсталость, нехватку интеллекта или пережитки прошлого. Пример тому мы видим у Жоржа Брассенса в его песне «Безбожник»:

Несмотря на мое восхищение и любовь к Жоржу Брассенсу, подобные шуточки не впечатляют меня. Мне еще не доводилось видеть людей, обладающих непоколебимой верой, и я никогда не встречал глубоко верующих людей, у которых было бы не все в порядке с головой.

Мне кажется, что они обладают какими-то качествами, которых мы лишены и которые помогают им быть счастливее нас, и если не умнее, то и не глупее других.

Очевидность счастья, воплощенная в возрождении жизни – в цветах, в пении птиц, в солнце, которое снова согревает землю своими лучами. Пожилые люди видят в этом намек на скорый уход и, может быть, на возможное возрождение, по примеру дерева, которое просыпается ото сна и покрывается листьями и цветами, или безымянных травинок, которые пробиваются из праха их предков.

Когда мы замираем на мгновение, ощущая невыразимое счастье, мы приобщаемся к вечности. Мы как будто погружаемся в другое измерение, в шар, где время остановилось, и он лопнет через секунду, как мыльный пузырь. Это один из самых ярких феноменов счастья, когда времени не существует, а вечность – вот она, перед тобой. В моменты всепоглощающего счастья мы приобщаемся к вечности и время на мгновение останавливает свой ход. К сожалению, то же самое случается и в страдании: мы ощущаем дыхание вечности, когда горе сжимает тисками сердце и нам кажется, что мы навеки останемся в его жестоких объятиях.

Однажды мне приснился мой лучший друг, с которым нас многое связывало в юности. Он умер лет двадцать назад – разбился, когда мы с ним совершали мотопробег. Я видел его, как живого, но понимал, что он уже давным-давно ушел из жизни. Во сне я сказал себе: «Этого не может быть, ведь он умер» и спросил его: «Но ведь ты умер, не правда ли?» Он мне ответил: «Да». Мы продолжали спокойно беседовать, как будто факт его смерти, как и многие другие детали этого сна (например, в каком месте он припарковал свой мотоцикл), не имели значения. Я ощущал одновременно огромную радость, видя его живым, таким, каким он был в юности; глубокое умиротворение от того, что мог сказать себе: «со смертью ничего не заканчивается», и глухое беспокойство, что он сейчас исчезнет. Так и произошло. Проснувшись, я чувствовал себя разбитым, хотя был несколько мгновений назад счастлив, потому что друг пришел ко мне живым из глубин мозга. Или откуда-нибудь еще? Некоторые сны потрясают и питают нашу душу гораздо сильнее, чем череда обыкновенных будней.

«Все, что вы делаете, тяжело вздыхая, отмечено небытием», – написал Кристиан Бобен в своей книге «Руины неба». Я вспоминаю, как в начале года принял кардинальное решение никогда ничего не делать, если нежелание приниматься за работу заставляет меня стонать и охать. Мне не хотелось, чтобы в моей жизни накапливались моменты, отмеченные небытием. Поскольку я не мазохист, я прежде всего отказался от ненужных, слишком частых и обременительных приглашений, от дежурств в клинике вне очереди. Иногда я позволял себе сбегать с надоевших мероприятий и, например, уходил с середины скучного фильма. Но когда то, что вынуждало меня тяжело вздыхать, было суровой неизбежностью, я принимался за дело, шутя и играючи, а не скрепя сердце (это образное выражение как нельзя лучше отражает суть проблемы).

Я запретил себе изводить себя, чтобы не сокращать существование моментами уныния, пусть какой-то вид деятельности и не доставлял мне радости. Даже когда приходится мыть посуду и выносить мусорное ведро, даже когда я предпочитаю покинуть некое место как можно скорее – эти мгновения должны быть наполнены жизнью, а не превращаться в небытие. Мы живы, дышим, чувствуем, видим, слышим, и одно это уже неплохо. Навеки покинувшие нас люди, может быть, предпочли бы оказаться на нашем месте, занимаясь тем, что вызывает наше отвращение.

Во время отпуска, вскоре после того как я принял это решение, я внезапно заболел и несколько дней провалялся в постели с ломотой в теле, температурой и слабостью. В это время все остальные развлекались, гуляли и наслаждались жизнью. Не могу сказать, что это приводило меня в восторг, но я ни разу не вздохнул, сожалея, что мне так не повезло. Я много читал, смотрел из окна на то, мимо чего обычно проходишь мимо (на облака и прохожих), я слышал звуки, которых раньше не замечал (скрип паркета, разговоры близких). За все это время у меня не было поводов тяжело вздыхать, потому что я наслаждался вынужденным бездельем. Как ни странно, сегодня мне кажется, что дни, проведенные в болезни, когда я ощущал медленное течение времени, оказались самыми лучшими и плодотворными из всего моего отпуска. Они были наполнены созерцательностью, и я получил гораздо больше впечатлений, чем от прогулок, обедов в ресторанах и посещения музеев. Поэтому причин для вздохов у меня не было.

Вот почему я стараюсь не уклоняться от выполнения своего решения, когда мне предстоит ненавистное дело. Я либо пытаюсь избежать его, либо как-то изменить, либо принять факт его необходимости в моей жизни, воздерживаясь от бесполезных сожалений. Я думаю продолжать в том духе до конца моих дней. А когда он наступит (это когда-нибудь произойдет), я сразу же об этом догадаюсь и примусь за дело, ни разу не вздохнув…

С детских лет у меня осталось воспоминание о комплексе неполноценности, который я испытывал, сравнивая себя с другими (находя их гораздо более умными, красивыми и способными, чем я). У меня до сих пор сохранилась склонность видеть в людях необыкновенные и замечательные качества, которых я лишен.

Я вынес из тех лет лучшее – способность восхищаться чужими редкими качествами, и мне удалось избавиться от худшего – принижения и обесценивания себя в сравнении. Мне также крупно повезло: я не проходил через жернова «комплекса превосходства», когда умышленно ищешь в других людях отрицательные черты или презираешь их, чтобы подавить неудовлетворенность собой.