Александр Донцов - Феномен зависти. Homo invidens?

Известно, письменный старославянский язык возник во второй половине IX в. благодаря усилиям уроженцев г. Солуня – братьев Кирилла-Константина Философа и Мефодия. Кирилл и Мефодий создали славянскую азбуку и вместе со своими учениками сделали первые переводы богослужебных книг с греческого языка на старославянский. Рукописи на старославянском языке IX в. не сохранились. Первые из сохранившихся датируются по совокупности признаков второй половиной X–XI вв. Тщательный лексикографический анализ 18 текстов X–XI вв., именуемых специалистами «классическими старославянскими рукописями», послужил основой созданного международным авторским коллективом «Старославянского словаря (по рукописям X–XI веков)» [24] Старославянский словарь (по рукописям X–XI веков). М., 1994. .

Учитывая жанровую специфику рукописей, можно, конечно, надеяться обнаружить в них слово «зависть»: проблематика представлена в евангелических текстах греческих оригиналов. Однако знакомство со словарем превзошло ожидания. Две трети изученных рукописей содержат восемь однокоренных с завистью слов, сама же она, по неполным подсчетам, упомянута 56 (!) раз. Кроме нее, присутствуют: завида, завидъти (завидовать), завидьливъ, завистьливъ, завистьникъ, а также незавидьливъ и независтьнъ. Среди 10 000 слов, содержащихся во всех рукописях, названные восемь составляют крохотную часть, причем далеко не самую частотную. Важно вместе с тем учесть: около четверти словарного состава словаря – гапаксы, слова, употребленные один раз, кроме того, многие слова являются заимствованиями из греческого, латинского, сирийского и других языков. Показательно: обозначающие зависть греческие слова уверенно переводились писцами, жившими в значительном удалении друг от друга, единым пра– и общеславянским термином «зависть». Это слово практически идентично звучит на болгарском, украинском, словенском, чешском, словацком, сербско-хорватском, польском и других языках.

Предшествующие столетия устной истории слова от нас закрыты, прикоснуться к обозначаемому им явлению можно разве что через анализ сопутствующих народных обрядов, традиций и суеверий. К ним мы чуть позже непременно обратимся. Что же касается дальнейшей лексической судьбы «зависти», ее можно проследить, открыв изданный Институтом русского языка Российской академии наук «Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.)» [25] Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). Т. 3. М., 1990. , источниками которого послужили летописи, хроники, жития, поучения, похвалы, грамоты и другие тексты, написанные не позднее первой половины XV в. Согласно словарю, к концу XIV в. семейство слов, производных от «зависти», во-первых, почти трижды увеличилось численно (с 8 в конце XI в. до 22 в XIV в.), во-вторых, достаточно четко структурировалось семантически. Я насчитал по меньшей мере четыре явных значения слова «зависть», встретившегося в источниках 281 раз. Первое ясно задается определением, приписываемым Василию Великому: «Зависть есть печаль о ближнего добре», в другой редакции: «Зависть есть скорбь о благополучии ближнего». Здесь зависть предстает как ненависть к превосходящему, сопровождаемая злобой, гневом и клеветой. «Что стонешь, завистливый, о своей ли напасти или о чужом благе?» – тезис XIV в., процитированный в словаре. И еще: «Завистливый же тогда веселится, когда друга в напасти узрит». Итак, первое значение акцентирует в том, что именуется завистью, негативные чувства, спровоцированные успехами окружающих. Вызывающие неприязнь успехи одновременно служат образцом для подражания: «Не завидуй творящим беззаконие», «Завидуй добрым, злым не завидуй». Эти советы XIV в. свидетельствуют о втором значении зависти – стремлении обладать достоинствами других, желании достичь того, что отличает их. Тесно связанное со вторым третье значение – использование слова для характеристики ревностного, усердного стремления к цели. Выражение «исполниться божественной завистью» в те времена означало отнюдь не позавидовать Господу, а вдохновенно приняться за грандиозные свершения, превосходящие обычные человеческие возможности. Четвертое значение зависти – указание на ее кровную связь с гордостью – собственной и окружающих. Тщеславие, демонстрация подлинного или мнимого превосходства стимулируют зависть других и нас самих вынуждают завидовать. Показательно: среди нескольких слов, обозначающих завистника, чаще других в текстах встречалось «завистьный», что относилось как к испытывающему, так и к вызывающему зависть человеку. Получается, остерегаясь зависти, человек настойчиво стремится ее вызвать. Что это, читатель, парадокс или закономерность?

Судя по примерам высказываний, приведенным в словаре, зависть расценивается как пагубная страсть, разрушающая и «завистотворца», т. е. того, кто завидует, и «завидимого», т. е. того, кому завидуют. Первого она съедает, ослепляет ум, заставляет от ярости скрежетать зубами и т. п., второму грозит клеветой и прочими напастями вплоть до убийства: «Зависть врага всегда мыслит убить завидимаго». Причем зависть трактуется в этот период не как рядовая, пусть и неправедная эмоция, но именно как испепеляющая страсть, острое воспаление (одно из значений слова «завида»), целиком поглощающие человека. Нередки метафорические сравнения зависти со стрелами, «копьем пронзающим». Причем страсть эта ненасыщаема: «Творя благо завистливому, еще более разгневаешь его». Источник и «творец» зависти – дьявол, сатана, бес, супостат, лукавый, окаянный. Завидуя будущему спасению рода человеческого и особенно ненавидя праведников, он искушает, прельщает душу людскую себялюбием и самоволием, житейской гордостью и тем самым уводит человека от Бога, толкает его в пропасть греха. «Завистливый пуще беса, брату завидует, а бес бесу не завидует, но человеку», – читаем в древнерусской рукописи XIV в.

Грешно ли завидовать? Только ли дьявол ответственен за этот грех? Об этом мы детально поговорим позднее. Пока же констатируем: «наивная» семантика зависти, зафиксированная В.И. Далем в русской разговорной речи XIX в., хорошо согласуется с ее литературно-поэтической интерпретацией в творчестве его современника А.С. Пушкина, а эта интерпретация, в свою очередь, полностью соответствует данной в старославянских и древнерусских рукописях X–XIV вв. Излюбленные поэтами всех времен «стрелы зависти» (как и любви, но, увы, не о ней речь), по-видимому, весьма древнего возраста, но остры поныне. Не знаю, как у вас, читатель, а у меня складывается впечатление, что концепт зависть в русском языке чрезвычайно устойчив и почти не подвержен влиянию времени. Это впечатление я попытался проверить, ознакомившись с семантической окраской зависти в современном живом русском языке. За информацией обратился к Интернету и заглянул в т. н. блоги – популярные сегодня электронные подобия когдатошних интимных дневников, выставляемые ныне на публичное обозрение и обсуждение.