Геноцид и массовые репрессии

На западном побережье европейцам вначале удавалось покупать негров за куски яркой материи, пуговицы, бусы и т. д. Вскоре вожди научились разбираться в европейских товарах, и пришлось платить за рабов вещами более ценными. Самыми ходкими предметами обмена стали ружья, одежда и спиртные напитки.

Ближе к морю деньги становились общепринятым средством обмена. В устье Гамбии мужчины от 16 до 25 лет стоили 18–20 фунтов стерлингов. В городе Куке, столице государства Борну, самой высокой была цена на седаси — мальчиков 12–15 лет. Седаси обычно стоили 20–25 талеров, или 24–30 рублей в дореволюционной валюте. Стоимостью седаси определялись цены на других рабов; выше их оценивались молодые девушки. Девушек покупали в жены. Это было дешевле, чем жениться на свободной и платить большой выкуп.

Негры, выучившиеся ремеслу, продавались гораздо дороже. В Кейптауне повар стоил 800—1200 риксдалеров, механик — до 2500. Легко находили сбыт музыканты, каменщики, плотники и прочие.

В Америке негры стоили дорого. На Сан-Доминго за раба 18–20 лет платили 500 гульденов — 400 дореволюционных рублей. В среднем в XVII в. раб, обошедшийся в Африке 50 долларов, шел в Америке за 400. Работорговля приносила 700 процентов прибыли! Отсюда понятно легкое отношение работорговца к огромной смертности при перевозе. Если даже судно привозило в Америку 14 процентов негров, работорговец ничего не терял из первоначального капитала.

Не зря так высоко платили работорговцу плантаторы. Годовой доход от работы одного раба на плантациях составлял: на сахарных — 30 фунтов стерлингов, хлопковых — 25, рисовых — 20, табачных — 15. Негр окупал себя в два-три года, а потом уже приносил чистую прибыль. Плантаторы на вырученные деньги закупали вещи, продукты и орудия труда, учили детей в европейских школах, платили членам’ парламента за принятие нужных законов, привозили собак и дрессировщиков и т. п. Доходы от рабского труда распределялись постепенно между всеми группами буржуазии, всасывались в финансовые нервы капиталистического мира. Негр своим трудом оплачивал производство железа для кандалов, ружей для расстрела, судов для перевозки его же братьев.

/В. М. Травинский. Как погибли миллионы негров. — М., Соцэкгиз, 1963. /

«Они чудовищно безобразны, похожи как на обезьян, так и на людей, в особенности если смотреть на их нос, который совершенно справедливо можно назвать просто ноздрями… Между их нравами и нравами диких животных нет различия, как нет различия и в строении носа… Они нападают только ночью, появляясь из чащи, и убивают путешественников, которые неосторожно останавливаются на ночлег на их территории, причем убивают не столько из чувства мести или желания захватить чужое имущество, сколько из-за врожденной жестокости… Они научились этой жестокости у ягуаров, с которыми им приходится постоянно бороться».

Этот рассказ летописца-иезуита колониальных времен — одно из первых описаний аче на долгом пути их существования, конец которого был описан журналистом, присутствовавшим при сдаче в плен одной из последних групп аче, оставшихся в живых: «Их реакции совершенно инстинктивны, но отличаются заметным миролюбием».

Изучение истории племени, не имеющего письменности, представляет для ученого своего рода непроходимое болото, в особенности если культура и традиции этого племени уничтожаются быстрее, чем возможно собрать сведения о них. На протяжении веков даже более или менее «культурные белые» проявляли интерес к аче только как к диким таинственным существам — из области легенд. «Повсеместное и довольно распространенное отношение к гуаякам было отношение не как к людям». История таких народностей, как аче, которые, отказываясь приобщиться к «благам европейской цивилизации», подрывают «авторитет» европейца, предстает перед нами не более как история заблуждений и предрассудков. Современная история так же запутана и полуфантастична, она похожа на выдумку, хотя речь идет о событиях, происходящих всего в каких-нибудь 300 километрах от столицы республики, где даже сейчас живут некоторые из «прирученных» аче.

О доколониальном периоде можно судить только по легендам. Название «гуаяки», данное аче их соседями индейцами гуарани (если наши рассуждения правильны), содержит, возможно, слабый намек на их примитивный уровень развития; это слово может означать «лесные крысы» или особо агрессивные «лесные пчелы», тем не менее оно отражает неприязнь одних индейцев к другим. Неужели еще до европейского вторжения аче называли «лесными крысами»? Течо пишет о давнем недружественном обычае гуарани совершать набеги на территорию аче.

Антропологические данные говорят о том, что аче переживали долгий период генетической изолированности. Возможно ли, что многие поколения аче имели только враждебные контакты с окружающим миром? Имеющиеся сведения в свою очередь дают основание полагать, что, как образно сказано в одном мифе гуарани, «аче и гуарани танцевали вместе», но позднее их общность нарушилась, и процесс развития аче пошел вспять: они испытали культурный регресс и потеряли часть своего культурного наследия, которое было приобретено в период совместного с гуарани существования. Как и почему произошла эта трагедия, догадаться трудно.

«Они настолько недоверчивы, что не хотят принимать ничего, что приходит извне, ищут для своего повседневного потребления продукты, которые растут или производятся в местах их обитания, даже если они плохие и невкусные». Недоверчивость жителей сельвы, приведшая их к отказу от европейских товаров, можно, видимо, усмотреть в словах одного касика (вождь племени) племени гуарани, сказанных им еще в 1698 г. в ситуации, подобно той, в какой оказались аче: «Эти шелковые пояса представляют собой петли, которые используют, чтобы подстеречь нас и передать испанцам в невыносимую кабалу». По словам летописца-иезуита, эта фраза принадлежала известному касику, «грубому и жестокому тирану», и «через этого злодея дьявол начал атаку на евангельское учение». Не слишком любезны были и другие отзывы об аче: «Оба пола проявляют мало разума, а характер их пищи, повседневно проявляемая жестокость и полная свобода образа жизни (они с малых лет непривычны ни к какой работе и делают лишь то, что им вздумается) развратили их». «Их разумность проявлялась так слабо, что они почти не отличаются от неразумных существ; они похожи скорее на двуногих животных, чем на людей, выглядят какими-то фавнами, каких мы видим у древних поэтов… одни горбатые, другие с очень короткой шеей, не выходящей из плеч, а иные с такими несовершенствами в своей внешности, которые сказываются в несовершенстве их душ». Поведение аче в колониальный период было признано нерациональным. Довольно примитивные описания летописцев-иезуитов отражают презрение средневековых колонизаторов к туземцам-нехристианам, которых считали поэтому не вполне человеческими существами, чтобы можно было верить в их гуманность и разум. Вопрос, есть ли у дикарей душа, был прямо заменен вопросом, обладают ли они разумом. Дикари подобны «неразумным животным, которые, скрываясь, перебегают из одного леса в другой», не проявляют никакого человеческого разума, поскольку они не приняли христианства, не поняли материальных выгод, не проявили интереса к колониальным товарам и не подчинились «рационально спланированному» распорядку католических миссий.