Геноцид и массовые репрессии

Источники XIX века повествует нам не об аче, а о лесных гуарани, находившихся в таком же положении, как и аче; они говорят об ухудшении отношений с начала XX века между парагвайскими крестьянами и лесными индейцами, среди которых, можно предполагать, были и аче. Ренджер пишет о «диких» гуарани (возможно, мбайа): «Прежде их довольно часто видели посещающими места, обитаемые креолами, чтобы менять воск, смолу и перья на иголки, ножи, топоры, безделушки из цветного стекла или на пончо. Но эти посещения становились все более редкими». Описание этих индейцев, данное автором, выявляет их двусмысленное экономическое положение: с одной стороны, они уже привыкли к некоторым европейским товарам, например уже очищали свои земли от кустарника с помощью металлических инструментов; с другой стороны, ухудшение отношений с белыми затрудняло для них получение упомянутых товаров. Тот, кто посещал туземцев в наши дни и теперь изучает отчеты Ренджера, поскольку сталкивается с теми же трудностями пребывания среди туземцев; это недоверие к белому и одновременно стремление установить с ним хорошие отношения, чтобы добыть себе товары, затрудняют общение между индейцами и белыми. Ренджер описывает также различные приемы индейцев из сельвы, который они пускают в ход, чтобы добыть нужные им европейские товары: предложение лесных продуктов, собственной рабочей силы, людей для продажи (в том числе похищение детей у соседей, чтобы затем продать их).

Анализ последствий подобного положения аче помогает нам лучше понять их трагедию. К концу пребывания иезуитов в Парагвае их контакты с окружающим миром улучшились, и аче, поначалу плененные, а затем возвратившиеся в лес либо обращенные в христианскую веру, а затем отпущенные в лес, могли распространить среди своих соплеменников знания и умение пользоваться европейскими товарами. Но разрыв отношений с парагвайским обществом, который затем последовал (тем более что отношения эти, как и у аче, никогда не были вполне хорошими), разрушил надежду удовлетворить эти новые потребности, подталкивая аче к насилию, чтобы получить желаемое. Это было началом того насильственного паразитизма, которым характеризуются сегодня контакты аче с их соседями: с одной стороны, кража европейских товаров превратилась в традицию, в условиях жизни аче; с другой стороны, кражей парагвайское общество также старалось удовлетворить свои потребности. Желание получать продукты леса, рабочую силу и в особенности детей как надежный резерв будущей рабочей силы привело к интенсификации охоты за человеком. Возможно, что уже в XX веке парагвайцы, живущие на пограничных с аче территориях, нуждались в продуктах, принадлежащих аче, и, наоборот, аче нуждались в товарах, которые были у парагвайцев. И в этом случае трудный характер взаимоотношений препятствовал мирным контактам, но оставался открытым другой путь приобретения продуктов и товаров — это был путь насилия. Исполнителями этого насилия во многих случаях были не колонисты-парагвайцы, а гуарани, которые шли на испано-гуаранийский союз, чтобы получить путем грабежа продукты свободных туземцев. В этой связи представляет интерес указание Ренджера, согласно которому кааигуа (здесь это обобщенное название гуарани) воровали детей у соседних групп и продавали белым; у самого Ренджера просили пончо, мачете и нож за мальчика и девочку 8–9 лет. По мере распространения таких обычаев в отношении аче тенденции к насилию у последних должны были расти. А по мере того, как гуарани интегрировались в парагвайское общество и поэтому уже не могли быть объектом грабительских набегов, аче приобрели важное значение как единственно возможная цель охоты за человеком. Это может быть объяснением того факта, что к концу XIX века стало наблюдаться изменение поведения аче: избегая до тех пор любого контакта с окружающим миром, они теперь стали проявлять агрессивность.

Веллард подчеркивает, что территория обитания аче претерпела значительные изменения. По его мнению, иезуитские поселения для обращенных в христианскую веру индейцев вызвали значительное уменьшение всех непокоренных индейских территорий, и в том числе территории гуаяки, но после изгнания иезуитов «гуаяки восстановили часть своих старых территорий».

/Б. Мелья, Л. Миралья, М. и К. Мюнцель. Агония индейцев аче-гуаяки. — М., «Прогресс», 1982. /

Царствование Петра началось в момент сильного церковно-религиозного движения в русском народе, вызванного преобразованиями церковного строя при царе Алексее и патриархе Никоне, питавшегося смутно и неявно выраженным, но ясно сознанным недовольством народных масс реформами западнически настроенного правительства. Эти реформы, прежде всего военная, стоили очень дорого и увеличивали и без того тяжелый податный гнет и личные повинности жителей Московского государства до тягостей неудобоносимых. Церковная реформа, проведенная к тому же крайне резко и бестактно, переполнила чашу долготерпения и создала возможность протестовать против всех вообще реформ, как дела безбожного, нецерковного. Протестанты против церковных новшеств, естественно, стали протестантами и вообще против нововведений, менявших старинный уклад их жизни. За старые обряды, вообще за старину, ревнители древляго благочестия местами подняли оружие. В 1686 г. на Дону сформировались значительные скопища вооруженных людей, хотевших идти на Москву против патриарха, бояр и архиереев, «которые все веру порушили». Крепости и городки в тамбовском крае были заняты восставшими, ожесточенно отбивавшими все приступы посланных против них правительством военных отрядов; на севере старообрядцы тоже овладели некоторыми укрепленными пунктами. В 1693 г. старообрядцы взволновали весь астраханский край и осадили город Черный-Яр. Правительство, видя в этих протестантах-старообрядцах политических врагов, бунтовщиков, начало преследование их и прежде всего, конечно, на церковной почве, стараясь казнями, ссылкой, пыткой заставить тех, кто стоял за старые обряды, принять новые.

Массовые правительственные преследования старообрядцев начались с распоряжения правительницы царевны Софии, изданного в 1685 г., по которому предписывалось «раскольщиков» после троекратного допроса, если останутся упорны, жечь в срубах; учителей раскола повелевалось казнить смертью, даже если кто покается перед казнью; несогласие с новыми обрядами официально стали называть расколом. Церковь и действительно раскололась; так как от новых обрядов отшатнулось очень значительное число русских людей. Торжествующая сторона в лице духовных властей назвала сторонников старых обрядов раскольниками, на них одних возложив вину раскола церкви. Это была несправедливость сильного, по крайней мере столь же виновного в расколе, сколько и те, которым пришлось нести на себе обидное название раскольников. От преследования и казней ревнители старых обрядов бежали на окраины России и за границу. Тогда началось заселение старообрядцами дремучих керженских лесов в нижегородском крае, стародубских в черниговском, Дона, северного поморья, Сибири, Предкавказья; колонии старообрядцев появились в шведских владениях, в Польше, в цесарской земле, т. е. в Австрии, и даже в Турции.