Геноцид и массовые репрессии

Это был ревнительный мистический огненный бред, от которого кружилась голова, терялось всякое ощущение действительности, и людей охватывала одна сильная и стремительная мысль — итти в огонь. О смерти в огне говорили даже малые дети. Те, кто не решались сами пойти в огонь, заставляли себя сделать это под страхом казни, вызывая на себя посылку солдат после сознательного совершения какого-нибудь грубого кощунства или святотатства в православном храме. Тогда по Уложению и по закону царевны Софии все равно грозила смерть, и напряженному уму старообрядца казалось лучше самому пойти ей навстречу, а не ждать «скверного» прикосновения к себе слуг антихристовых. С 1666-го по 1690-й г. сгорело таким образом не менее 20 000 человек, причем количество жертв на отдельных гарях доходило до 3 000. Эта эпидемия огненной смерти испугала самих старообрядцев: в среде их учителей поднялись голоса, резко осуждавшие обычай «противозаконных самоубийственных смертей». Наиболее уважаемые в старообрядчестве иноки и учители, собравшись числом до 200, единогласно осудили этот ужас. Добровольные смерти были признаны противными Христову учению, учению апостолов и всех святых. Старец Евфросин составил в 1691 г. сильное «отрази-тельное писание» против самосожженцев, беспощадно осуждавшее ревность проповедников огненной смерти, как неразумное и бесовское наваждение.

Но если замер пароксизм самоубийственных смертей, то не замерло ожидание скорого второго пришествия, не замерло, а скорее возросло в своей силе убеждение в наступлении царства антихристова. Приближался роковой 1699 г. Давно уж в смятенном народе шли толки, что не все-то ладно обстоит в православном царстве Молодой царь явно сдружился с немцами, днюет и ночует в проклятом Кокуе, с немцами табак носом пьет, с немками танцует, стрельцов, что за истинную веру стояли, не любит, завел себе солдат немецких, и вот еще к немцам уехал, и что он там делает, никому не ведомо. Но вот 25 августа 1698 г., ровно за пять дней до нового 1699 г., когда ожидалось появление антихриста, возвратился из-за границы в Москву царь Петр. Не заезжая в Кремль, не поклонившись мощам чудотворцев, не побывав ни у Иверской, ни у гробов родителей в Архангельском соборе, проехал он прямо в Немецкую слободу, часть ночи пропировал у Лефорта, а остальную в солдатской избе у своих преображенцев. На утро, принимая поздравления с приездом, царь собственноручно обрезал несколько пышных боярских бород, а патриарх Адриан накануне осудил брадобритие как смертный грех, грозя брадобрийцам лишением св. тайн и христианского погребения! 1-го сентября, в Новый год, царь не присутствовал на торжественной церемонии в Кремле, не принимал на новолетие патриаршего благословления и не «здравствовал народ»; весь день и добрую часть ночи провел он на пиру у Шеина, и стояло там море разливное; среди гостей шныряли с ужимками и гримасами царские шуты и резали ножницами последние бороды, владельцы которых, не поняв царского намека, не обрились и явились на царский пир во всей старорусской красе. Затем началась суровая расправа со стрельцами, «а стрельцы ведь за веру стояли», приговаривали пораженные всем виденным московские люди. Рассказывали, что царь сам отрубил несколько голов и с казни отправился на пир. Патриарха, который со святыней пришел печаловаться за стрельцов, он прогнал грубыми словами. Да что же это такое?

И вот появляется объяснение: за границу уехал действительно царь, да царь ли оттуда вернулся? Стали рассказывать такую сказку: «Как государь и его ближние люди были за морем и ходил он по немецким землям и был в Стекольном (т. е., в Стокгольме), а в немецкой земле стекольное царство держит девица, и та девица над государем ругалась, ставила его на горячую сковороду и, сняв со сковороды, велела его бросить в темницу. И как та девица была именинница, и в то время князья ея и бояре стали ей говорить: «Пожалуй, государыня, ради такого своего дни выпусти его, государя», и она им сказала: «Подите, посмотрите, — буде он жив валяется, для вашего прошения выпущу». И князи, и бояре, посмотря его, государя, ей сказали: «Томен, государыня!» — и она им сказала: «Коли томен, и вы его выньте!» — и они его, выняв, отпустили. И он пришел к нашим боярам; бояре перекрестились, сделали бочку и в ней набили гвоздья и в тое бочку хотели его положить, и про то увидел стрелец и, прибежав к государю к постели, говорил: «Царь государь, изволь встать и выйти, ничего ты не ведаешь, что над тобой чинится!» и он, государь, встал и вышел, и тот стрелец на постелю лег на его место, и бояре пришли и того стрельца, с постели хватая и положа в тое бочку, бросили в море».

А царь скрылся, и на его место пришел немчин и царствует. И тот, кто царствует, «не наш государь, но немец; а наш государь в немцах в бочку закован и в море пущен», а этого немцы прислали, чтобы он нас обасурманил.

Другие стали рассказывать, что Петр родился от немки да Лаферта и подменен царице Наталье. Велит носить немецкое платье — знатно, что от немки родился. В 1700 г. в Преображенский приказ явился певчий Федор Казанцев с доношением: приходили-де к нему зять его подъячий Алексеев с женой и сказали: «Живут они у книгописца Гришки Талицкаго и слышат от него про государя всякие непристойные слова; да он же, Гришка, режет неведомом какие доски, хочет печатать тетради и, напечатав, бросать в народ». Талицкого схватили, пытали, и он с пытки сознался, что составил письмо, будто настало ныне последнее время, и антихрист в мир пришел, и антихрист тот — государь. Этот Талицкий рассчитал и высчитал, что по Писанию восьмой царь будет антихрист, а Петр как раз и был восьмым в счету московских царей. Царя-антихриста слушаться не надо, податей платить ему не надо: то все грех. Надо взыскать нового царя именем Михаила и итти с ним против Петра царя-антихриста.

Тетрадки Талицкаго читались нарасхват и не только в простом народе, но и среди высшего духовенства. Многие знали и автора, но не выдавали, пока не пришло в голову сделать это певчему Казанцеву. Тамбовский архиерей Игнатий, будучи в Москве, позвал к себе Талицкаго, плакал, слушая чтение его тетрадок, и лобызал, благословляя автора: «Павловы-де дети твои уста!», и дал ему пять рублей. Дело кончилось тем, что Талицкаго сожгли, а местоблюститель патриаршего престола, рязанский митрополит Стефан составил книгу о знамениях пришествия антихристова, где доказывал заблуждение тех, кто считал это пришествие состоявшимся. Как водится, казенное произведение митрополита Стефана не читали, а про Талицкаго говорили, что он «мученик свят».

Что Петр — антихрист, это было убеждением не одного только Талицкаго. Об этом твердили и в Москве, и в Новногороде, и на Олонце, и в Архангельском, и потом в самом Петербурге, твердили это и в 1700 г., не перестали и в следующие годы и не только вплоть до кончины Петра, но и долго после; до сих пор есть толки старообрядцев, убежденные, что Петр был чувственный антихрист, и все наследники его — только перевоплощения антихристовы. Доказательства этого видели даже в том, что «он, государь, неприятельские города берет боем, а иные лестью — и то-де по Писанию». Петр придумал по образцу Запада каленым железом клеймить рекрутов в руку, чтобы вернее ловить, если сбегут, — и, конечно, в народе нашли и увидели здесь доказательство, что он антихрист и клеймит печатью своей христиан. Петр носил парик — знать, что антихрист: «надел собачьи кудри».