Геноцид и массовые репрессии

Старообрядчество ко времени воцарения Петра жило в смуте и тревоге. Проклятие, произнесенное над ревнителями старых обрядов соборами 1666–1667 гг., вырыло резкую грань между ними и господствующей церковью, принявшей новые обряды. В глазах старообрядцев это проклятие не было голосом церкви, хотя соборный приговор и скрепили своим присутствием и подписями восточные патриархии. По мнению старообрядцев, патриархи, ничего не поняв в русских церковных делах, действовали по указаниям никониан. Такой приговор старообрядцы не могли признать правильным и ответили на него тоже чрезвычайно резко.

Грань, легшая после всего этого в церковном отношении между русскими людьми, обособила вне церкви целую группу искренне и горячо верующих людей, полно и живо интересовавшихся церковной жизнью. Как же им было смотреть на себя после случившегося? Если никонианская церковь заблуждалась и приняла греческие новшества, от которых так береглась до того русская церковь, то теперь задачей жизни их, старообрядцев, становится беречь чистоту православия, от которой ушли все те, кто приняли новые обряды. По мнению ревнителей старых обрядов, не они, старообрядцы, следовательно, ушли из церкви, а принявшие новые обряды. Что восторжествовали носители новых обрядов, старообрядцы объясняли себе наступлением последних времен, когда по всем сказаниям и пророчествам ожидалось падение истинной веры и торжество ее искажения. Это предание и припомнили старообрядцы, и на выводах из него построилось все их тогдашнее «смущенное и смятенное» душевное состояние.

Итак, наступили последние времена. Целый трактат, так называемая «Книга о вере», указывал даже год, а именно 1666, как год великой грозы и несчастья для церкви. Припоминали пророчества Апокалипсиса и рассчитывали, основываясь на этой книге, что если в 1666 г. надо ждать антихриста, то раз в Апокалипсисе стоит, что царство этого врага Божия продлится два с половиной года, то конец миру наступит, значит, в 1669 г. Впечатление от этих выкладок было такое сильное, что во многих местностях тогдашней России с осени 1668 г. люди перестали заниматься обыденными делами своими, забросили поля, не пахали, не сеяли; с 1669 г. бросили избы, собирались под открытым небом, молились, постились, каялись друг другу в грехах, причащались св. дарами, освященными еще до реформы обрядов, и ждали с замиранием сердечным каждой полуночи, так как в полночь, по преданию, раздастся страшный звук трубы архангельской, возвещающей пришествие Сына Божия для последнего суда над миром. Но 1669 г. прошел, не принеся никаких ужасов, все в мире стояло неколебимо и нерушимо. Одни стали тогда говорить, что нечего ждать чувственного антихриста, видимого и осязаемого, нельзя и буквально понимать все сказанное о нем: антихрист придет и воцарится духовно, да он и пришел уже духовно и царствует. Другие победоносно возражали против этого мнения, доказывая, что Св. Писание ясно говорит не о духовном, а именно о чувственном антихристе, и что по воле Божией не исполнился еще финал Его гнева, что возможно еще торжество правой веры: она не может не торжествовать, если переживаемое время далеко от конца вселенной.

Начетчики еще раз пересмотрели все сказания и пророчества и нашли большую ошибку в прежних выкладках. Дело в том, что считали годы от Рождества Христова. Пришествие же антихриста надо отодвинуть на срок всей земной жизни Господа, т. е. на 33 года, и ждать антихриста надо, следовательно, в 1699 г., конца же вселенной — в 1702 г. «О последнем дне и об антихристе не соблазнитеся, — писал после этих новых разъяснений Аввакум, — еще он, последний черт, не бывал. Нынешние бояре комнатные, ближние друзья его, еще возятся яко бесы, путь ему подстилают и имя Христово выгоняют. А как вычистят везде, так еще Илия и Енох, обличители, прежде придут, а потом антихрист, в свое время».

Гонения на старообрядцев, наступившие при Софии, конечно, старообрядства не уничтожили, а напряженности ожидания скорого второго пришествия Спасителя не уменьшили. Отсроченное вычислениями начетчиков, ожидание даже возрастало в силе и в конце концов разразилось страшной эпидемией самосожжений. Люди стали стремиться сгореть, утопиться, уморить себя голодом — только бы уйти из этого мира, обреченного в достояние антихристу. Такая смерть, хотя и самовольная, но имевшая целью спасти душу от когтей антихристовых, приравнивалась проповедниками самосожжения к мученичеству. Ждать светопреставления в миру без того, чтобы как-нибудь нечаянно «не причаститься антихристовым князем», невозможно, так как невозможно, уберечься от ядения и питья с еретиками, «а как сгорел, от всего уже ушел». Все грехи очищает огонь, и при конце вселенныя река огненная потечет через всю землю и поглотит все, святые и апостолы должны будут пройти через этот очистительный поток, а кто вкусит огненную смерть здесь, тот будет избавлен от страшного огня. В писаниях протопопа Аввакума вычитали призыв к самоубийственной огненной смерти, хотя он имел в виду, ободряя единомышленников на смерть в огне, не самоубийство, а те срубы и костры, которые щедро стало уготовлять для последователей старообрядства правительство. «О, братеи и сестры, — возглашали проповедники самоубийственных смертей. — полно вам плутати и попам окуп давати: елицы ести до-брии свое спасение возлюбите и скорым путем с женами и детьми в царствие Божие тецыте. Радейте и не слабейте; великий страдалец Аввакум благословляет и вечную вам память воспевает: тецыте, тецыте да вси огнем сгорите. Приближися семо, старче, с седыми своими власы; приникни, о, невесто, с девическою красотою; воззрите в сию книгу, священную тетрадь: что — мутим мы вас или обманываем? Зрите слог словес и чья рука, знайте: сам сие начертал великий Аввакум, славный страдалец, второй во всем Павел; се сие слово чту, еже святая его рука писала», и проповедник рассказывал дальше, «распалялся», словеса на словеса нанизывая, о близкой кончине мира, о святых мучениках, которые при Деции и Диоклетиане, безбожных римских царях, сами шли на самовольную смерть, предпочитая ее грешной жизни.

Душевное напряжение самосжигателей достигало той крайности, когда люди жаждали увлечь с собой всех, всех спасти и очистить огнем; на своей уверенности в спасительной силе огня основывали они свое право вести в печь хотящих и не хотящих. «Хотел бы я, — говорил, как передает нам современник, один учитель самосожжения, — дабы весь Романов (родной его город) притек на берег Волги с женами бы да с детьми, побро-салися бы в воду и погрязли бы на дно, и чтобы не увлекаться соблазнами мира; а то и еще лучше: взял бы я сам огонь и запалил бы город; как бы весело было, кабы сгорел он из конца в конец со старцами и младенцами, чтоб никто не принял из них антихристовой печати». За Романовым сгорел бы, быть может, другой город, там третий, вся бы Русь святая приняла огненное очищение, а за ней очистилась бы огнем и вся земля от конец и до конец вселенныя.