Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

(И. С. Власов и др. Преступление и наказание в Англии, США, Франции, ФРГ, Японии. Общая часть уголовного права. — М., Юрид. лит., 1991)

На другой день, после обедни, к монастырю Сан-Марко пришла какая-то старушка, согбенная фигура которой и бледное лицо красноречиво говорили о пережитых страданиях. Она хотела видеть приора.

Приор принял ее в саду. При виде Джироламо, постаревшего на несколько лет за один вчерашний день, старая синьора задрожала всем телом, но сейчас же овладела собой и сказала почти спокойно:

— Сын мой Джироламо, я пришла проститься с тобой. Становлюсь стара и боюсь умереть на чужбине. Хочется мне еще раз увидеть места, где протекли лучшие годы моей жизни.

В последнее время мадонна Елена жила во Флоренции и стала горячей последовательницей учений своего сына.

— Благослови меня, Джироламо.

Савонарола подошел к матери, протянул руки и взглянул вверх, где бесконечной синевой сияло итальянское небо. При свете солнца лицо его казалось прозрачным. Он опустил руку на голову матери и прошептал благословение… Оба они, — и мать, и сын, — знали, что сегодня прощаются навсегда, и оба подавили свои страдания.

У синьоры Елены была сильная воля, сильный, почти мужской характер. Впрочем, ей довелось еще раз увидеть сына, но при каком торжестве!

Благословив мать, Савонарола беззвучно спросил:

— Скоро едешь?

— Скоро, сын мой.

— Ты будешь там одна.

— Меня поддержит вера… И Беатриче всю жизнь останется со мной. Ты знаешь, она меня не покидает…

Они помолчали. На повороте дорожки показался Марко-Аврелий. Он спешил тоже повидаться с матерью.

— Прощай, — прервал тягостное молчание Джироламо, — братия ждет меня. У меня сегодня много дела. Да благословит тебя Господь!

Мадонна Елена, не отрываясь, смотрела на сына, точно хотела навсегда запечатлеть в душе его образ.

— Прощай, — сказал он глухо.

Савонарола скорыми шагами пошел по направлению к обители.

Мадонна Елена осталась вдвоем с Марко. Как только Джироламо скрылся за кустами боярышника, она взяла сына за руку и прошептала, озираясь:

— Я никуда не еду, мой Марко. Я пришла проститься с твоим братом. Часы его сочтены. Я пришла предупредить об опасности. Отстаивайте своего приора, пока хватит сил, даже если это грозит вашей жизни! Вы получите венцы мучеников. Ты знаешь, что творится во Флоренции? «Кампаньяцци» и «беснующиеся» соединились… Они бродят по улицам, кричат, бушуют; ничто не может укрыться от их гнева… Они ищут наших сторонников, Марко; они всюду кричат: «Где пианьони? Где трусливые псы Савонаролы?» О, что творится на улицах, если бы ты знал! В вашей обители не слышно рева толпы. Скажи это все, Марко, не Джироламо, а вашей братии, — Джироламо ищет венца мученика. Пусть братия готовится к отчаянной обороне!

Мадонна Елена, закрыв лицо руками, изнемогала от горя; потом перекрестила Марко, как делала это в детстве, и поднялась со скамьи.

— Сохрани тебя Владычица, Матерь Единого нашего Бога! — прошептала она. — А теперь прощай.

Марко-Аврелий доложил братии о словах матери. В тот же день обитель достала оружие, и все монастырские ходы были крепко заперты. Сан-Марко приготовился к осаде.

Прошла тревожная ночь, в которую никто из братии не сомкнул глаз.

Настал рассвет следующего дня. На флорентийских улицах творилось что-то неладное. Всю ночь «беснующиеся» и «кампаньяцци» толпами бродили по городу и науськивали молодежь на Савонаролу.

— Эй, вы, пианьони. — кричала толпа приверженцам Савонаролы, — выходите с нами на бой и докажите, что ваш лжепророк прав!

— Он струсил!

— Отчего доминиканцы не пошли в огонь?

— Пророк должен был вызвать чудо!

— Это правда. — соглашались с грустью плакальщики.

Толпа рыскала по всем кварталам Флоренции. После обеда, проникнув в собор, она бросилась на молящихся плакальщиков, громко кричала: «Выходите на бой, плаксы!»

Через минуту все смешалось в отчаянной схватке. Разъяренная толпа била приверженцев Савонаролы. Те защищались.

И вдруг в толпе раздались крики:

— К оружию! В С ан-Марко!

Толпа хлынула из собора к доминиканской обители. Все ворота оказались запертыми. Толпа поджигала двери, делала попытки перелезать через высокие стены. В некоторых местах ограда облупилась, и по выпирающим камням отчаянным «кампаньяцци» удалось достигнуть монастырского сада.

— Где лжепророк? Савонаролу! Савонаролу! — кричали «беснующиеся».

Приор стоял у алтаря, спокойный, величественный и кроткий. Монахи поверх белых ряс надели латы, шлемы и, держась за оружие, приготовились к осаде.

— К чему это, братия? — грустно и коротко спросил Савонарола. — Идет ли вооружение слуге Божьему? Предоставьте все воле Господа и позвольте мне отдаться в руки врагам без пролития крови.

— Никогда, учитель! — закричал Руффоли. — До последней капли крови я буду защищать тебя от врагов!

Приора окружили теперь самые преданные монахи; тут был и Доминико Буонвиччини, и Маруффи, и Донато Руффоли, и Марко-Аврелий.

Сад бесстрашно и неутомимо отстаивал молодой немец Генрих, живший при монастыре и давно принадлежавший к партии «пианьони».

Его лицо сияло, волосы развевались при каждом движении. Он один в этом пункте защищал монастырь.

Церковь охранял Джироламо Джини, молодой флорентиец, член народной партии. Спокойно, с нечеловеческим мужеством он отбивал удары врагов. Когда натиск становился слабее, губы Джини с детской радостью шептали:

— О Господи! Слава, слава Тебе!

Когда юноша чувствовал слабость, он тихо, благоговейно повторял:

— Благодарю тебя, Господи! Я рад смерти за Иисуса Христа!

Джини давно уже со слезами на глазах просил приора Сан-Марко посвятить его в монахи, но Савонарола откладывал пострижение ввиду его молодости. Теперь он увидит, что Джини годится в монахи.

Но вот что-то больно ударяет в груд Джини. Его тонкая, почти детская фигура колеблется и валится на каменные плиты…

Напрягая последние силы, юноша полз на коленях к алтарю.

— Учитель, — прошептал он, смотря на Савонаролу глазами, полными слез, — я умираю… Теперь ты видишь, достоен ли я монашеского сана? Благослови меня, отче…

Савонарола наклонился над окровавленным юношей, глаза которого тускнели, положил ему руку на голову и благословил… Наскоро произошел обряд пострижения…

И когда Савонарола произнес последнее слово, Джини благодарно взглянул на него, улыбнулся и вытянулся…

А толпа в это время ворвалась на хоры. Там молились монахи. Братия встретила необузданных «кампаньяцци» и «беснующихся» с распятиями в руках и сала наносить им удары направо и налево… Вместо оружия бросали в лицо нападающим горящие свечи… Все смешалось в беспорядочной свалке…