Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Как в старину, на горизонте вы увидите массу ветряных мельниц, останавливающих вой колеса на ночь.

Маленькие, некогда укрепленные, города, где в кабачках местные тузы мирно попивают пиво или ликер.

На кухне здоровенная, краснощекая мамаша порет розгами девочку лет двенадцати, жирный крупик которой сжимается и разжимается под ударами розг, которые секут больно. Но что курьезно, что мамаша, увидав мой любопытный взор, только на секунду приостановила порку, а затем продолжала сечь ребенка, не обращая на меня никакого внимания.

Моя мысль переносится в глубь отдаленных времен и, по возвращении в чистенький и уютный номер гостиницы, я сажусь с удовольствием за чтение истории этого народа.

Маленькие голландочки, кругленькие, полненькие, похожие на куколок, знакомы ли они были с розгами и плетью? Мечтая, я перелистываю историю.

Голландцы были пуританами и к тем, кто по слабости совершил какой-нибудь проступок или преступление, были неумолимо строги.

Отсюда нетрудно было обратиться к помощи розг или плетей. Действительно, голландская юрисдикция пользовалась ими.

В общем, относительно Голландии можно было сказать то же самое, что и относительно нашей страны, Франции и многих других. Однако некоторые факты могут все-таки внести некоторое разнообразие в интересующий нас вопрос, роковым образом осужденный на утомительные для читателей повторения.

В голландских тюрьмах употреблялись каторжные работы и плети для наказания преступников обоего пола.

Пьяниц, учинивших на улице скандал, спускали в колодец, который они должны были все время выкачивать под угрозой быть затопленными… Когда они теряли сознание от тяжелой работы, им давали, для подкрепления, миску хорошего бульона, а потом раздевали, растягивали на скамье и жестоко пороли розгами.

Это было превосходное реагирующее средство.

По словам почтенного историка Ван дер Флита, подобное лечение применялось довольно часто и к дамам, что доказывает, что неумеренное употребление спиртных напитков составляет в Голландии один из семи смертных грехов прекрасного пола.

Секла наказываемую женщина, а также держали ее женщины — ради целомудрия же мужчинам было запрещено сечь по обнаженным женским крупам.

Обыкновенно наказание проводилось в особо для того предназначенной зале тюрьмы.

За более важные преступления, требовавшие публичного наказания, виновных наказывали розгами или плетью на дворе городской ратуши.

В таком случае женщины перед наказанием надевали на себя панталоны, которые ограждали их целомудрие, но не спасали их тело от боли и ран, причиняемых розгами или плетью.

Размер розог был вполне точно определен законом. Плеть была похожа на английскую девятихвостку, но только имела три хвоста.

Историк заимствует описание наказания у современника, монаха Рисброека, рассказавшего подробно о коллективном телесном наказании, очевидцем которого он был сам.

Сцена происходила на дворе ратуши, добрые фламандцы, веселые и многие из мужчин, слегка подвыпившие, толпились перед широкими воротами.

На дворе ратуши, пишет монах, посередине стояла скамья с ремнями и около нее лежала груда пучков розог из длинных, довольно толстых и свежих березовых прутьев.

После продолжительного барабанного боя, под конвоем солдат, привели на двор около дюжины фламандок, довольно молодых, здоровенных и в большинстве толстых. Из прочтенного судебным приставом приговора было видно, что все они провинились в том, что вымазали человеческим калом ворота непопулярного городского главы. За это они были присуждены к наказанию каждая тридцатью ударами розог. Согласно приговору, наказание должно было быть публичным.

Наказывали по очереди, начиная с младшей по возрасту.

Она была живо растянута на скамье и крепко к ней привязана ремнями.

Когда ей подняли юбку, то на ней оказались надетыми в обтяжку панталоны. Нельзя сказать, чтобы она с терпением вынесла тридцать ударов, — все время она неистово орала, по словам монаха, очевидца, ее крики напоминали ему крики поросят, которых везут продавать на базар.

После этой наказанной, которой не могло быть больше пятнадцати лет, следующая преступница имела около двадцати лет. Перед тем, как лечь на скамью, она должна была также надеть панталоны, которые (все в кровяных пятнах) поспешила сбросить ранее высеченная.

Последней наказывали сорокалетнюю женщину, у которой панталоны, ставшие уже совсем красными, лопнули, так как она была очень полная особа. Тем не менее ей дали все тридцать розог по обнаженному отчасти телу. Ее крики смешались с криками, плачем и причитаниями ранее наказанных и получился редкий по какофонии концерт.

Я закончу сообщение о флагелляции в Голландии рассказом о флагелляции из-за мести. Как раз во время моего пребывания в Амстердаме в окружном суде города Брюгса разбиралось дело некоего Ван Мелена и др., обвиняемых г-жей Ван Удема в наказании ее розгами. Я заимствую из отчета об этом деле, разбиравшемся два дня, напечатанного в лучшей газете «Амстердамский Вестник» — со словами специального ее корреспондента — под заголовком «Домик на набережной».

Добавлю только, что по части флагелляции город Брюгс имеет свое историческое прошлое. В нем в 1619 г. жил знаменитый монах Ван Друбенс, имевший обыкновение всех своих духовных дочерей раздевать в исповедальной и наказывать розгами за грехи.

Домик на набережной. Это был очень миленький домик на «Набережной Испанцев», в чисто фламандском стиле. Изображение прелестного домика отражалось в спокойных водах канала.

Тюлевые шторы позволяли все-таки видеть на окнах первого этажа дорогие китайские вазы.

Этот на вид суровый стильный домик, впрочем ничем по наружности не отличался от целого ряда других таких же домов этого аристократического квартала.

Однако, пишет корреспондент, заставив разговориться владельца табачного магазина на улице «Драгоценных камней», я заметил сразу, что «домик на набережной», как его почему-то здесь величали, был предметом неодобрения у брюгских жителей, как вечный скандал.

Причиной, понятно, был не сам дом, архитектура которого не представляла ничего скандального, но обитательница дома, г-жа вдова Ван Удем. Госпожа Ван Удем, имевшая около тридцати лет, была замечательной красавицей.

Довольно высокого роста, стройная, как совсем юная девушка, светлая шатенка, с большими синими глазами, она была удивительно обаятельна, особенно благодаря своей очаровательной, напоминавшей немного кошечку, походке и своему чувственному ротику, губки которого кончик розового язычка поддерживал постоянно влажными.

Такова она была на суде, когда спокойно и непринужденно давала показание, как потерпевшая. Такой она была, по словам лиц, знавших ее, и в обыденной жизни.