Коллектив авторов - Полевое руководство для научных журналистов [сборник статей]

«Вселенная состоит из историй, а не атомов», — писала поэтесса Мюриэл Ракисер. Некоторые физики могут с этим не согласиться, но сила сюжета и его способность завладевать вниманием слушателя совершенно точно повсюду видна в нашем обществе, ее корни уходят далеко вглубь истории — возможно, так же далеко, как и корни самого языка. Есть даже некоторые свидетельства, что мозг так устроен, что информация запоминается лучше, если она передается в повествовательной форме. Как научный автор вы должны пользоваться этой склонностью всякий раз, когда возникает такая возможность.

Говоря простым языком, повествование, или нарратив, — это последовательность событий с началом, серединой и концом. В этом смысле нарратив живет в самой науке: возникновение Вселенной, история жизни бабочки, воздействие антитела на патоген — все это, по сути, повествования. В широком смысле научная статья — это тоже повествование, в котором есть гипотеза (начало), определяющая методы исследования (середина), которые приводят к каким-то результатам и выводам (конец). Возможно, вам выпадет возможность выстроить историю вокруг течения какого-либо естественного процесса или следуя за протоколом какого-то эксперимента.

Однако в большинстве случаев хорошее повествование требует не только начала, середины и конца — обычно нужны герои, какой-то контекст, в котором они взаимодействуют, и некое скрытое напряжение (конфликт между двумя группами, работающими над одной задачей, или очень медленное, пошаговое течение экспериментальной операции, где на кону стоит человеческая жизнь). Для развития персонажей и нарастания напряжения нужно место, поэтому большинство повествовательных материалов научных авторов выходят в виде журнальных и газетных статей или книг. Но даже журналист, у которого жесткий дедлайн, может добавить в свой материал повествовательные элементы, особенно в лиде в качестве зацепки или по всему тексту статьи, чтобы уравновесить сложные научные концепции.

Какими бы ни были измерения вашего материала, соблазняйте читателя убедительным началом, иначе он никогда не доберется до середины или конца истории. Начало вашего текста — кроличья нора, через которую читатель покидает реальность и оказывается в мире вашего повествования. Вы хотите вывести его сознание из равновесия, спровоцировать зуд, который сможет унять только погружение в историю. Вот начало очень известного рассказа о большом открытии:

Я никогда не видел, чтобы Фрэнсис Крик держался скромно. Возможно, в другой компании он так себя и ведет, но я его таким не видел. И к нынешней его славе это не имеет никакого отношения. Сейчас о нем много говорят, чаще всего почтительно, и, может быть, однажды он встанет в один ряд с Резерфордом и Бором. Но все было совсем не так, когда осенью 1951 г. я пришел в Кавендишскую лабораторию Кембриджа, чтобы стать членом небольшой группы физиков и химиков, изучавшей трехмерные структуры белков. Крику тогда было уже тридцать пять лет, и тем не менее он был почти никому не известен…

Это, разумеется, начало неподражаемой «Двойной спирали» (The Double Helix) Джеймса Уотсона. Кроличья нора у Уотсона — намек на характер Фрэнсиса Крика, особенно на его вечную нескромность, противопоставленную резким переменам в его репутации, о которых мы, очевидно, вот-вот услышим. Мы еще очень плохо понимаем, кто такой Крик, что такого он совершил, что из безвестности сразу попал в фигуры, перед которыми благоговеют, или как он связан с рассказчиком. Но мы точно хотим об этом узнать. В последующих главах мы узнаем очень многое о ДНК, теориях и экспериментах, которые привели к открытию ее структуры. Но перелистывать страницы нас заставляет взаимодействие персонажей, а не молекул. «Действующих лиц [в истории ДНК] было пятеро, — пишет Уотсон в предисловии, — Морис Уилкинс, Розалинд Франклин, Лайнус Полинг, Фрэнсис Крик и я». Поставьте персонажей в центр вашей истории, и пусть наука вытекает из их взаимоотношений.

Конечно, большинству научных авторов не повезло открыть структуру ДНК или как-то иначе пережить события, которые они описывают. Первые две главы в сборнике Давы Собел «Лучшие научные писатели США 2004 года» представляют два разных подхода к созданию мощных лидов. Иногда поиск и исследование истории сами по себе дают устойчивую структуру для повествования от первого лица. Этот подход использует Дженнифер Кан в статье «Разобран на запчасти» для журнала Wired , которая начинается так:

Телевизор в палате мертвого человека работает всю ночь. Сейчас идет программа «Товарищи по кораблю» — романтическое реалити-шоу, которого едва слышно за шипением аппарата искусственного дыхания. Время — четыре утра, я здесь уже шесть часов, сижу в углу, пока три медсестры по очереди возятся с набором капельниц. Они переживают о здоровье мертвеца.

Здесь читателя привлекает разительное несоответствие между обыденностью сцены в больничной палате и тем фактом, что пациент мертв. Обратите внимание на умелое использование деталей: в хорошем повествовании не просто можно потратить место и время, чтобы рассказать, какая передача идет по телевизору, какие еще звуки есть в комнате, где и как долго сидит рассказчик и т. д. — это необходимо. Заметьте, что Кан не торопится рассказать, почему медсестер так заботит мертвец, — это пример хорошего темпа повествования, так важного для историй. Мы узнаем, что это история про донорские органы, только в третьем абзаце текста. К этому моменту нас уже затянуло глубоко в кроличью нору.

В большинстве случаев больше подойдет повествование от третьего лица, не загромождающее текст навязчивым «я». Вот еще одно начало истории с отличным темпом, на этот раз в третьем лице, из рассказа «Отчаянные меры» Атула Гаванде для журнала New Yorker .