Коллектив авторов - Полевое руководство для научных журналистов [сборник статей]

Это во многом объясняется ошибочным представлением, что они никуда не ходят и никогда ничего не делают. Но на самом-то деле они лишь иногда никуда не ходят и ничего не делают — в остальное время жизнь рачка полна приключений и путешествий, фантасмагорических превращений, отважной борьбы, судьбоносных решений и питания.

Эссе может быть небольшим бриллиантом, как классическая работа Джона Холдейна 1928 г. «О правильном размере». Оно может быть длинным меланхолическим мемуаром, как «Апология математика» (A Mathematician's Apology) Готфри Харди. Оно может воспевать неоднозначность или пузыриться с непреклонной убежденностью, как «Кремниевая липа» (Silicon Snake Oil) Клиффорда Столла.

Эссе настолько открыто, в нем столько возможностей, что оно редко ограничивается только самим эссе. Было бы изрядной глупостью утверждать, что рассматривать эссе только как пространные размышления, которые оказываются в коллекциях таких же размышлений, значит жестоко ограничивать его. Рецензия на книгу — это эссе на тему этой книги. Колонка — эссе на 800 слов, которое составляет противоположность редакционной статьи в газете. Введение в книге — это эссе, которое оформляет историю, репортаж или научные рассуждения, содержащиеся под этой обложкой. И в конце книги тоже эссе — заключение.

В большинстве книг есть отрывки, которые, не называясь эссе, тем не менее несут на себе печать индивидуальности — это отступления от барабанной дроби фактов, дат и цитат, которые читаются как эссе. Возьмем описание телескопа Хейла в Паломарской обсерватории в «Первом свете» (First Light) Ричарда Престона 1987 г., где он представляет себе небеса как

палимпсест, исписанный историями одна поверх другой, восходящими к началу времен. Телескоп, смотрящий в глубину, стирает с палимпсеста слой за слоем: он увеличивает и восстанавливает мелкие бледные буквы на нижних слоях рукописи. Небо можно представить себе и как книгу, разбитую на главы, которые рассказывают историю. Когда телескоп смотрит в небо, он читает эту историю задом наперед — от последних глав к первым.

Такую же примесь эссеизма можно найти и во многих хороших журнальных статьях.

Эссе о науке или об ученых, конечно, ставит перед автором особые задачи, самая очевидная из которых — чисто интеллектуальное упрямство нуклеотидов, фракталов, ферментов и кварков. Что делать бедному эссеисту? Взглянуть науке в лицо, обогнуть ее при помощи метафоры и аналогии или просто проигнорировать все сложное? Вы стоите на пороге лаборатории, указывая на гели, лабораторную посуду и центрифуги, но не двигаясь вглубь? Или же решительно входите и беретесь за дело?

Разумеется, то, насколько глубоко следует погружаться в науку, — проблема всей научной журналистики, которая не исчезнет просто потому, что вы пишете эссе, а не новость. Иногда — это глас усталого реализма — решение принимают за вас. Потому что как автор, а не ученый, вы знаете недостаточно много или недостаточно глубоко, чтобы вам было что рассказать, тогда лучше держать язык эссеиста за зубами. Но иногда, возможно, вам есть что сказать о наноинженерии или о Розалинд Франклин, кроме голых фактов. Стоит ли это говорить? Стоит ли рискнуть показаться дураком? В этом большая загвоздка для эссеиста.

В наши дни, когда научные открытия и псевдооткрытия соревнуются за заголовки, а научные суперзвезды бродят по коридорам своих университетских вотчин, читатели сталкиваются с кварками и квазарами, протонами и прионами. Они спотыкаются о термины и научную номенклатуру, поражаются невообразимо большим расстояниям и невообразимо малым, плутают на темной пограничной территории между наукой и псевдонаукой, путают то, что они знают, с тем, что думают, что знают, знали когда-то, но забыли, и тем, чего не знали никогда. Читателю в этом случае нужна помощь, и ее обеспечивает научный журналист. Но у научного эссеиста больше свободы представить контекст, который будет шире одного дня пресс-релизов от медицинского центра и пресс-службы университета, обратиться к своим знаниям в областях, далеких от науки, медицины и технологий, обернуться к прошлому и поразмышлять о будущем, используя силу языка.

И, как всегда, привлечь свой жизненный опыт.

Эссе об осязании может выиграть от воспоминаний автора о замшевом пиджаке, сшитом для него, и прикосновении рук портного к его телу. Эссе о загрязнении могут украсить ваши впечатления от струящихся на чистом пляже сточных вод. Все тексты состоят из «тамошней» информации и фактов и «здешнего» субъективного, эксцентричного и личного. Эссе дает большую свободу последнему.

Конечно, всему свое место и время, эссеистическое мастерство отчасти зависит от умения понять, когда его стоит написать. Прорыв в лечении СПИДа в журнале Nature ? Спасибо, но читателю, скорее всего, не нужно ничего, кроме фактов. В первый день нас, скорее всего, мало заботит история открытия, настроение исследователя и тем более настроение автора. Но позже — даже дня через два — уже другая история. Возможно, рассказ о «родственном» открытии, сделанном 40 лет назад? Или о центральной роли новой важнейшей лабораторной технологии? Каждый вопрос — это потенциальное эссе, где чувства автора подчиняются какой-то новой точке зрения, уходящей дальше заголовков сегодняшнего дня и даже прошлого года.

В биографии Фредерика Уинслоу Тейлора, эксперта по эффективности и апостола научного менеджмента, я решил не замедлять повествование о его жизни анализом ее значения. Но анализ был нужен: влияние Тейлора распространилось по всему промышленно развитому Западу, а его представления об эффективности придали нашей жизни ее нынешний облик. Поэтому с резким изменением тона и акцента в конце книги — но пока Тейлор в повествовании был еще жив — я начал писать «Репортаж из конца века» (вдохновленный концовкой «Истории служанки» (The Handmaid's Tale) Маргарет Этвуд), который дал мне возможность взяться за наследие тейлоризма в чем-то похожем на эссе.

Бороться. Писатели всегда сражаются со своим материалом. Осмыслить его. Отдать должное всем его элементам. Извлечь историю из сухих фактов. Эссе как форма воспевает такую борьбу. Образованное от французского глагола essayer (пытаться, стараться), кажется, само слово отмечает нашу борьбу.

В моем длинном эссе я отошел далеко от жизни Тейлора во влияние научного менеджмента, его распространения по разным странам, его место в истории технологии, его корни в американской прогрессивной традиции. В разделе под названием «15 лишних движений в поцелуе» я рассмотрел культурную позицию эксперта по эффективности и задался вопросом о том, что же такое научное было в научном менеджменте. Я сравнил Тейлора с Генри Фордом, изучил место тейлоризма в тоталитарной идеологии СССР и нацизма.