Коллектив авторов - Полевое руководство для научных журналистов [сборник статей]

Роскошь исследовать только тайны физики или описывать только шипение химических реакций есть у совсем немногих журналистов. Как правило, эти науки переплетаются с нашей работой: мы пишем о биологии вируса, химии токсина, физике оружия, взрывающегося на Земле, или сверхновой, вспыхнувшей очень далеко.

Конечно, порой и нам посчастливится найти хорошую историю о чистой, фундаментальной и элегантной науке.

Тогда наша задача в том, чтобы всегда убеждать наших читателей (и наших редакторов), например, что кристаллическая структура льда — это действительно повод для журналистского текста. Иногда достаточно просто предложить будущее применение знания: например, что прочность кристаллической структуры может позволить строить более крепкие здания. Большинство ученых могут рассказать вам о таком применении — иногда они даже пишут о нем в заявке на грант.

Однако, чтобы лучше понять эту тему, я обратилась к Филу Яму из Scientific American . Как редактору новостей Яму часто приходится сталкиваться с проблемой превращения истории о фундаментальных исследованиях в интересную журнальную статью. В первую очередь он порекомендовал подумать о том, чтобы написать статью о самом ученом, — позаимствовать драму для описания научной работы из его личной истории.

И добавил: «Однако мои любимые фундаментальные научные истории — это те, что переворачивают мои знания из учебников или по крайней мере противоречат общепринятой точке зрения. Например, что живые организмы могут синтезировать 21-ю аминокислоту помимо стандартных 20, или что наследственная информация может передаваться через белки, а не только через ДНК и РНК, или что у взрослых млекопитающих могут формироваться новые нейроны — все эти сюжеты, так сказать, переписывают учебники».

Разумеется, его слова можно применить ко всем темам, о которых мы расскажем, что еще раз подчеркнет междисциплинарную природу научной журналистики.

Мы, редакторы, разделили эту часть книги на «истории о науках о живом» и «естественно-научные истории». Хочу сразу признать, что деление произвольное. Никто на самом деле не думает, что науки о живом существуют обособленно, например, от экологических исследований.

Тем не менее главы четвертой части книги очевидно связаны как с научной точки зрения, так и по содержанию. Остроумная первая глава Шэннон Браунли, посвященная освещению медицины, задает, на мой взгляд, правильный тон — смесь умной, проницательной репортерской работы и внимания к людям, которых касаются медицинские решения, т. е. ко всем нам. Пол Рэйберн в главе 26 о психиатрическом лечении изучает похожие вопросы применительно к области, которая заслуживает куда больше внимания, чем она сейчас получает.

И этот баланс между хорошим освещением научной стороны дела и хорошей аналитикой сохраняется на протяжении всей части книги. Эссе Антонио Регаладо о генетике человека (глава 28) прекрасно подчеркивает необходимость смотреть на эту область науки осторожным и скептическим взглядом. Кевин Бегос (глава 27) предлагает собственный глубокий взгляд на науки о поведении и их нередко темное прошлое. Мэрилин Чейз (глава 24) дает продуманную историческую картину лечения инфекционных болезней, а Стив Холл (глава 29) — изящное исследование политизированных тем клонирования и стволовых клеток. Наконец, у Салли Сквайрз (глава 25) получается провокативный текст о науке о питании. На протяжении всей четвертой части книги вы увидите, как эта группа выдающихся журналистов не только пишет о самой науке, но и показывает реальные этические дилеммы, которые идут рука об руку с научными открытиями.

Были времена, когда вы бы не увидели таких этически сложных точек зрения в книге о научной журналистике. На заре нашей профессии упор делался практически только на корректное объяснение научного материала, что, конечно, тоже важно. Но, по мере того как мы узнавали больше о нашем ремесле, мы поняли, что корректное объяснение научного вопроса предполагает и признание того, что науку делают люди, иногда они совершают ошибки и что хорошая журналистика рассказывает и об этой стороне дела.

Без излишнего хвастовства скажу, что признание важности баланса между наукой и ее этическими последствиями — это область, в которой научные журналисты иногда могут превзойти ученых. У нас есть преимущество широкоугольного объектива и наблюдения на расстоянии. Оно научило нас, что, независимо от того, специалисты мы или универсалы, освещение мира науки — от самых ярких его мест до самых темных углов — это один из самых ценных наших вкладов в общее дело.

Медицинские журналисты прошли период душевных метаний и переоценки нашей роли как журналистов и четвертой власти. Должны ли мы просто освещать медицинские новости, новые результаты и «прорывы», о которых пишут в медицинских журналах? Или же мы должны стать критиками медицины, раскрывать коррупцию и преступления, как это делают наши коллеги в политике, военной и бизнес-журналистике?

Когда я начинала работать в этой сфере в 1980-х, медицинским журналистам нравилось именовать себя переводчиками. Наша работа заключалась в просеивании медицинских журналов, выборе ценной информации и переводе с жаргона науки и статистики на язык, понятный обычным читателям.

За прошедшие годы мы отлично справились с задачей перевода и распространения информации. На самом деле мы, возможно, справились с этим даже слишком хорошо, потому что, просто описывая все стоящие открытия из профессиональных журналов, пресса помогает продавать медицинские продукты и услуги обществу, жаждущему хороших новостей о своем здоровье. В результате мы непреднамеренно придали медицине глянец и лоск, вместо того чтобы писать о ней честно.

По мере того как медицина все более коммерциализируется и политизируется, медицинские журналисты все чаще становятся критиками и контролерами. Нам все еще приходится писать о медицинских новостях, но для каждого нового результата мы должны обеспечить необходимый социальный, политический и научный контекст. Сегодня корректное освещение медицинской темы требует больше, чем просто понимания молекулярной биологии, основ разработки клинических испытаний или описания относительного и абсолютного рисков. Корректная работа требует понимания роли, которую отрасль играет в продвижении медицинской науки. Она побуждает нас сомневаться в предположениях, что такое болезнь.