Станислав Бычков - Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)

Мы приехали поздно. Отель, прилепившийся двумя рядами комнат к черному склону горы, был освещен только дежурными огнями. Администратор — толстая молодая китаянка — привела нас к нашему номеру по анфиладе открытых веранд и пообещала что-нибудь приготовить поесть. После скорого ужина мы улеглись.

Но что-то мешало заснуть. Спустя какое-то время меня осенило: я не слышу привычного гудения кондиционеров. Их здесь не было. В горах достаточно прохладно и без них.

Монотонный, баюкающий гул этих машин в Селекте уступил место врывавшейся в полуоткрытые окна музыке ночных джунглей.

Она слагалась из стрекотания сверчков, скрежета цикад, кваканья лягушек, звона жуков. Этот многоголосый могучий хор вели то скрипучие размеренные крики больших птиц, то пронзительные вопли каких-то животных, то резкий сухой стук неведомого происхождения. За стеной слышались шорохи, глухие удары, мерный шум чьих-то частых шагов, пугливая дробь легкого топора. Звучала торжественная оратория тропической ночи, грандиозный гимн ежеминутно миллионы раз погибающего и миллионы раз нарождающегося огромного, непостижимого мира. Это была незабываемая ночная песня экваториального леса.

На заре нас разбудили затеявшие возню в кустах над крышей рыжие мартышки и летающие со свистом, похожие на наших дроздов птицы. Не успели мы подняться, как раздался осторожный стук в дверь. На пороге стояла молодая яванка в широкополой шляпе с притороченной к спине огромной корзиной, в которой были свежесваренные в подсоленной воде початки кукурузы, бананы, спрессованный в пачки вареный рис и яблоки.

Груши, сливы, яблоки и другие характерные для нашей полосы фрукты здесь не растут. Их пытаются выращивать в горах, но без особого успеха. Мы взяли у ранней гостьи яблоки. Они оказались твердыми, пресными, отдавали древесиной.

Вышли на веранду, в прохладу начинающегося дня. Солнце уже встало, но еще не показалось из-за гор, зеленые громады которых со всех сторон обступили Селекту. Внизу, под полупрозрачным пологом из тумана, спало большое озеро. В молочной дымке темными пятнами обозначились верхушки деревьев, растущих на острове в центре озера. Повсюду царил размывающий очертания, скрадывающий расстояния, окрашивающий все в один серый цвет сумрак. Восток на глазах перекрашивался из вишневого в красный, потом розовый, светлел. Но нам пора было ехать. Мы уезжали из Селекты, когда она еще дымилась ночной влагой.

Стоит окунуться в теплый, влажный сумрак тропического леса, вдохнуть его ядовитые ароматы, прислушаться к не умолкающей ни на миг какофонии звуков, увидеть в многочисленных проявлениях бесконечную борьбу за жизнь, как почувствуешь, что в душе поселяется тревога, в голове начинают тесниться смутные, неуловимые страхи. Кричащие красоты, буйство, грандиозность джунглей будоражат воображение, гипнотизируют. Их величие беспокоит, необузданность сковывает волю, испарения дурманят.

Вспоминается, как один из советских геологов, проработавший около трех месяцев в тропическом лесу, говорил, что после выхода из лесного хаоса на открытое место часа два сидел и смотрел вдаль. Наконец-то его глаза не упирались в неотвратимую зеленую стену, за которой всегда таится опасность.

Удачно сказал на этот счет Стефан Цвейг: «Тропики полны очарования, если их видеть из вагона железной дороги, из автомобиля, из колясочки рикши... Но за невидимыми стеклами этой оранжереи человек теряет силы, лихорадка... подтачивает нервы, становишься вялым и ленивым, рыхлым, как медуза...»

В джунглях и душа, и тело пришлого человека обнажаются до предела. Их не защищают ни щит просвещения, ни латы самонадеянности, ни шлем гордости. Все это безжалостно сдирается вместе с рубашкой, которая остается висеть клочьями на колючках. Яростное сопротивление леса не распространяется только на тех, кто чувствует себя в лесной чаще как дома, кто в ней родился и вырос. Малорослые, курчавые, темнокожие аборигены кочуют в этом море зелени еще с тех пор, когда индонезийский архипелаг был частью простиравшегося до Австралии Азиатского материка. Эти родственные папуасам Новой Гвинеи и австралийским туземцам племена еще не выделили себя из окружающей природы, не противопоставили себя ей. Беспощадный к другим тропический лес принимает их так же, как деревья, цветы, животных, как неотъемлемую часть своего сложного и необъятного организма.

Представляется, что если отвлечься от социальных моментов, то распространенный только в Юго-Восточной Азии недуг, известный как амок, можно посчитать своеобразной местью тропиков человеку за посягательство на их первозданность. Нередки случаи, когда обычно тихий, выдержанный человек вдруг без видимой причины хватает паранг и со звериным криком набрасывается на родных и близких, а потом выбегает на улицу и нападает на каждого встречного, проливает невинную кровь до тех пор, пока его не связывают или он сам не сваливается в изнеможении или беспамятстве. Это и есть амок — припадок бешенства.

Напряжение постоянной борьбы с джунглями, давление на нервы гнетущей, изматывающей жары, преследующие воображение призраки опасности, неусыпное душевное беспокойство, скопившись, в один какой-то миг ломают сдерживающую их натиск волю человека, и тот превращается в зверя. Потерявший полностью контроль над собой безумец бессмысленным кровопролитием вымещает неосознанную злобу на свое бессилие перед мощью природы.

У тропиков есть еще один страшный для человека бич. Это болезни. Проказа, амебная дизентерия, бери-бери, малярия, множество других недугов убивают здесь гораздо чаще и быстрее, нежели в северных краях. На фотографиях и в кино не увидишь жуткой яви тропиков. Не зря И. А. Гончаров при расставании с Явой записал: «Прощайте, роскошные, влажные берега: дай бог никогда не возвращаться под ваши деревья, под жгучее небо и на болотистые пары! Довольно взглянуть один раз: жарко, и как раз лихорадку схватишь».

Ява уже давно не то «лесное пиршество», каким ее увидел И. А. Гончаров. Дикие джунгли сейчас покрывают не более пятой части острова, которая приходится в основном на заповедные зоны и в меньшей мере на труднодоступные места. Остальная земля пядь за пядью, из горсти в горсть перебрана человеком, занята под сельскохозяйственные культуры, главным образом рис.

Мир, пожалуй, не знает более изнурительного сельского труда, чем выращивание риса на заливных полях. Вот оценка специалистов: «Вырастить рис по яванскому методу на гектаре земли требует в десять раз больше усилий, нежели при взращивании любой другой зерновой культуры на такой же площади... Обработка одного гектара заливного поля требует 400 человеко-дней. Причем ручного труда. Для американского фермера на это уходит 7 человеко-дней».