Станислав Бычков - Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)

В первоначальный период канонический вайянг топенг включал три танца: танец мудрого правителя, отважного принца и коварного раксасы. Маски тогда изображали только характер. Но по мере обогащения репертуара театра, увеличения числа персонажей, усложнения драматического действа маски совершенствовались, разнообразились. В XVIII столетии в коллекции кратона в Суракарте их было уже около четырехсот.

Актер, исполняющий, скажем, роль отважного воина, теперь по ходу предложенного представления менял свой лик в зависимости от характера действа. Одну маску он надевал, чтобы передать тоску, вызванную разлукой с любимой, другую — чтобы изобразить решительность и отвагу в битве с великаном, третью — чтобы выразить радость по поводу счастливого завершения приключений.

В вайянг топенге даланг, хоть и остается центральной фигурой, уже не играет свойственной ему в кукольном театре доминирующей роли. Здесь он делится славой с танцорами, оживляющими маски. По словам известного индонезийского искусствоведа Сурьябраты, танец-драма — это «не просто танец с маской на лице, а действие, в результате которого актер делает маску живым образом».

Маски танцоры или держат зубами за прикрепленную изнутри петельку, или завязывают, пряча шнурки под прическу. Как и в театре кукол, здесь та же символика. Белое лицо может принадлежать только благородному герою, черное — воину-храбрецу. Зеленый цвет — цвет трусости и зависти, желтый — хвастовства и болтливости, красный — властолюбия, вероломства, жестокости. Плотно сжатые губы, тонкая улыбка свидетельствуют о рассудительности, остром уме, раскрытый в оскале или смехе рот — признак грубости, глупости.

Резчики масок, подобно изготовителям кукол, как правило, остаются анонимными. И все же талант выдающихся мастеров порой ломает эту традицию. В деревне Крантил недалеко от Джокьякарты вот уже более полувека вырезает кукол из кожи и дерева, делает маски Варноваскито. Соседи любовно называют его дядюшка Варно-топенг — уж очень выразительны, красочны и живы выходящие из-под его рук маски.

— Пак,— спрашиваю я его,— говорят, что даже такой знаток и ценитель традиционной культуры, как Шри Султан Хаменгку Бувоно, звал вас экспертом к себе вкратон. Это верно?

— Да, это так. Но я предпочел остаться в деревне простым крестьянином.

— А почему пак отклонил приглашение стать специалистом в Национальном музее?

— Пойти туда — значит поступить на службу. Варноваскито (он говорит о себе в третьем лице) этого не любит. Пусть уж он остается рядовым деревенским жителем.

— В вашей мастерской, пак, говорят, всегда полно учеников. Пак ведет школу? Кто у пака учится? Сколько пак берет за обучение?

— Варноваскито учит каждого, кто хочет учиться. Школы нет. Просто Варноваскито работает и позволяет наблюдать за своей работой, дает советы. Кто сколько заплатит, того и достаточно. Денег Варноваскито сам не просит.

— Пак, при вашей известности вы могли бы стать очень богатым человеком.

— Варноваскито ищет в жизни не имущества, а работы на радость другим. Аллах, подаривший ему так много счастливых лет, благосклонен к нему. Хвала господу. Да ниспошлет он радостей и здоровья детям и внукам Варноваскито.

— Что думает пак о будущем?

— На все воля божья. Если аллах позволит, Варноваскито будет работать, пока руки держат резец, пока видят глаза.

У старика кожа пергаментной желтизны, весь он в морщинах. Но по-юношески живо блестят глаза. Он легко поднялся, чтобы проводить меня. С покрытой по мусульманскому обычаю головой, в батиковой просторной рубахе, коротких, измятых от постоянного сидения в позе лотоса штанах, босиком, 70-летний яванец стоял и неподвижно ждал, когда скроется за поворотом моя машина.

Снимите с актеров вайянг топенга маски, смените на них повседневное платье на специальные красочные костюмы, и вы получите еще одну разновидность традиционного театра — вайянг оранг. Это тоже танец-драма, в котором артисты имитируют кукол. Их движения условны, стилизованы. Перемещаются они по сцене как бы в одной плоскости. Даже тела танцоров кажутся расплющенными из-за того, что колени они держат сомкнутыми, спины прямыми, чуть-чуть гнут ноги.

Здесь в дополнение к повествованию даланга допускаются диалоги актеров. Порой их на сцене бывает до десяти. Но в некоторых представлениях может быть занято до сотни участников. Каждого из ведущих персонажей знает, как говорится, в лицо зритель. Он узнает его по танцу, одежде, прическе. У Рамы и Арджуны — этих полубогов, превосходных лучников, обожаемых женщинами красавцев — изящные, отточенные движения, гладкая, монотонная речь. Даже на поле брани, даже в пылу жаркой битвы они грациозны, как лани.

О готовности Арджуновых братьев Накулы и Садевы в любую минуту вступить в смертельную схватку за справедливость говорят их загнутые, подобно хвосту скорпиона, высокие прически. Силу, душевную щедрость, мужество Бимы подчеркивают его огромный рост, длинные ноги, на больших пальцах рук — грозное оружие против раксас. Каждый тяжелый шаг архизлодея Раваны сопровождается резким поворотом головы. У него вытаращенные, немигающие глаза, нечленораздельная, смахивающая на полурев речь.

Движения героев драмы строго канонизированы. Каждый жест — символ, в котором индонезийцы, как китайцы в иероглифах, видят целую картину. Выходить за рамки стиля позволительно только клоунам. Зрители настолько привыкли к строгой хореографии, что одно лишь появление этих не признающих никаких правил шутов вызывает дружный смех.

Самое впечатляющее представление вайянг оранга устраивается раз в год у стен храма Прамбанана. Я приехал туда поздно вечером, когда танец-драма уже начался. Около костра в панике грациозно металась ангелоподобная Сита. Сужающимся кольцом вокруг нее бесновались в фантастическом, устрашающем танце свирепые демоны. Их послал похотливый Равана, чтобы они похитили для него красавицу. Выхватываемые из тьмы и оживляемые трепетом пламени темно-красные барельефы храма, стремительно и бесшумно мелькавшие в отсветах костра летучие мыши, невидимость окутанных тропической ночью зрителей расковывали воображение, уносили в сказочное прошлое. Оно становилось реально осязаемым, входило в сердце и мозг.

Но вот представление окончилось. Погас костер. Исчезли звезды. Темная, таинственная громада храма, теперь хорошо различимая на фоне светлеющего неба, стояла как свидетельство того, что разыгравшаяся только что у его подножия драма не выдуманная, а подлинная история давно минувших лет.

За последние треть века вайянг оранг обогатился за счет включения в арсенал своих приемов и элементов классического яванского танца. Это стало возможным в результате того, что чистый танец, выросший из культовых обрядов в крайне стилизованное, строго канонизированное искусство аристократических дворцов, после завоевания независимости стал достоянием широких народных масс. Нет на Яве города, который бы не имел своей труппы вайянг оранга. Но теперь в каждой из них постигают отшлифованные веками до безукоризненности тонкости классической пластики. Инициатором этого симбиоза выступила Шриведари, старейшая на острове танцевальная школа из Суракарты. Сейчас она в Индонезии по праву считается лучшей. Хорошо известна и за рубежом.