Коллектив авторов - Святой Преподобный Сергей Радонежский. Жизнеописание

Раз, после такого наставления братии, он взял с собой одного инока и пошел с ним в лесной овраг под монастырем. Тут он нашел немного дождевой воды, преклонил над ней колена и помолился так: «Боже, Отче Господа нашего Иисуса Христа, сотворивший небо и землю и все видимое и невидимое, создавший человека и не хотящий смерти грешника! Молим Тебя мы, грешные и недостойные рабы Твои: услыши нас в час сей и яви славу Твою! Как в пустыне чудодействовала крепкая десница Твоя, от камня воду источив, так и здесь яви силу Твою, даруй нам воду на месте сем, и да уразумеют все, что Ты послушаешь боящихся Тебя и имени Твоему славу воссылающих – Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков, аминь!»

Так молился угодник Божий, и едва произнес он эту молитву и осенил крестным знамением место, где стояла дождевая вода, как вдруг из-под земли пробился обильный источник холодной ключевой воды, и она потекла быстрым ручьем по долине… С той поры многолюдная обитель Сергиева не имела недостатка в воде. Преподобный Епифаний, ученик Сергиев, свидетельствует, что бывали исцеления от воды сей и даже издалека присылали за ней для болящих, так что ручей тот получил название Сергиевой реки, и в этом наименовании сказалось чувство благодарности к угоднику Божьему. Но смиренный чудотворец, узнав об этом, призвал к себе старейших из братии и сказал им: «Братие мои, ведь не я вам воду дал, это Господь милосердый утешил нас, недостойных, Своею милостью. Зачем же вы зовете источник моим именем? При чем тут я, грешный?» И с того времени братия, из послушания к заповеди своего святого аввы, мало-помалу отвыкли от сего наименования.

«О достолюбезное, святое смирение! – размышляет по поводу этого рассказа один проповедник слова Божия. – Ты не видишь даже и того, что чудеса творишь; ты всегда и во всем видишь только одну благодать Божию да свое не достоинство!.. Ты боишься, угодниче Божий, как бы люди не почли тебя за святого человека; ты готов бы убежать, укрыться в глушь лесную, в чащу непроходимую, в темные пещеры и мрачные дебри пустынные, чтобы не славили люди имя твое, не указывали на тебя, как на Божьего избранника!.. А мы, грешные… сделаем что-нибудь доброе, и то иногда с грехом пополам, да сами же и начинаем трубить о том!.. Если же иной раз, из приличия, чтобы не называли нас самохвалами, и молчим о себе, зато уж как же бываем довольны, как утешаемся, когда другие скажут о нас словечко доброе! Точно малые дети игрушкой – так и мы забавляемся похвалой людской! Как же не сказать после этого, что как небо от земли, так и наша жизнь далека от святой жизни угодников Божьих? А вся беда наша в том, что смирения у нас нет, нет ни единой крупицы этого некрадомого сокровища небесного, этого злата мытарева, которым так богаты были святые угодники Божии, а без этого золота нельзя купить и Царства Небесного, без смирения все наше добро – мишура одна, а не золото!»

Но чтобы стяжать себе хоть малую крупицу этого многоценного в очах Божиих золота, нам должно чаще переноситься мыслью и сердцем в те давние времена, когда жили святые угодники Божии, подобные Богоносному Сергию, чтобы привитать духом около избранников благодати и поучаться у них Христоподражательному смирению. С преподобным, сказано, преподобен будеши (Пс. 17, 26) – и незаметно для самого себя навыкнешь мыслить и жить по примеру преподобных. В этом мысленном и духовном общении с преподобным

Сергием любил привитать в Бозе почивший святитель митрополит Филарет; в этом общении он почерпал великую силу благодатного помазания, когда из его сердца изливалось умилительное слово, дышащее беззаветной любовью к самому месту обитания Сергиева. Не можем не привести здесь этого трогательного обращения его к пустыне Сергиевой.

«Прости меня, – так взывал он, – великая Лавра Сергиева, если мысль моя с особенным желанием устремляется в древнюю пустынь Сергия. Чту и в красующихся ныне храмах твоих дела святых, обиталища святыни, свидетелей праотеческого и современного благочестия; люблю чин твоих Богослужений и ныне, с непосредственным благословением преподобного Сергия совершаемых; с уважением взираю на твои столпостены, не поколебавшиеся и тогда, когда колебалась было Россия; знаю, что и Лавра Сергиева, и пустынь Сергиева есть одна и та же благодатью, которая обитала в преподобном Сергие, в его пустыни, и еще обитает в нем и в его мощах, в его Лавре. Но при всем том желал бы я узреть пустынь, которая обрела и стяжала сокровище, наследованное потом Лаврой. Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свещи, и пламень их досягает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной… Отворите мне дверь тесной келлии, чтобы я мог вздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий преподобного Сергия, который орошен дождем слез его, в котором отпечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных… Дайте мне облобызать порог ее сеней, который истерт ногами святых и через который однажды переступили стопы Царицы Небесной… Укажите мне еще другие сени другой келлии, которые в один день своими руками построил преподобный Сергий и в награду за труд дня и глад нескольких дней получил укрух согнивающего хлеба… Посмотрел бы я, как позже других насажденный в сей пустыни преподобный Никон спешно растет и созревает до готовности быть преемников преподобного Сергия… Послушал бы молчания Исаакиева, которое, без сомнения, поучительнее моего слова… Взглянуть бы на благоразумного Архимандрита Симона, который довольно рано понял, что полезнее быть послушником у преподобного Сергия, нежели начальником в другом месте… Ведь это все здесь: только закрыто временем или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге! Откройте мне ковчег, покажите сокровище. Оно непохитимо и неистощимо, из него, без ущерба его, можно заимствовать благопотребное, например безмолвие молитвы, простоту жизни, смирение мудрования…»

Льготы, объявленные наместником князя Андрея Радонежского для переселяющихся в его родной удел, мало-помалу привлекали новых поселенцев, которые подвигались незаметно своими поселками к обители Сергиевой; однако ж в продолжение десяти-двенадцати лет после ее основания обитель оставалась как бы в стороне от мира, отделенная от него дремучими лесами. Но с течением времени слава о подвигах преподобного Сергия распространялась все больше и больше, а потому и место его пребывания становилось все открытее. Около 1352–1354 годов, при Великом князе Иоанне Иоанновиче, брате Симеона Ивановича Гордого, в окрестностях обители Сергиевой стали кое-где селиться земледельцы. Никто не запрещал им вырубать леса, которых не касалась еще рука человеческая. Мало-помалу обратили дебри пустынные в чистое поле, которое засевали хлебом, в пролесках поставили одиночные дворы, а в иных и селения, и таким образом, как не без сожаления выражается блаженный писатель жития Сергиева, «исказиша пустынь и не пощадеша, и составиша селы и дворы многи…» Затем проложена была мимо монастыря большая дорога в северные города, и обитель стали посещать не только простые люди, но и бояре. «Мир, – говорит один историк, – приходил в монастырь Сергиев, и то, что он видел здесь, быт и обстановка пустынного братства, уже поучали его самым простым правилам, которыми крепко людское христианское общежитие. В монастыре все было бедно и скудно, или, как выразился разочарованно один мужичок, пришедший издалека в обитель преподобного Сергия повидать прославленного, величественного игумена, “все худостно, все нищетно, все сиротинско”. В обиходе братии столько же недостатков, сколько заплат на сермяжной рясе игумена, но все дружны между собой и приветливы к пришельцам; каждый делает свое дело, каждый работает с молитвой, и все молятся после работы. Во всех чувствуется скрытый огонек, который без искр и вспышек обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякого, кто вступал в эту обитель труда и молитвы. Мир видел все это и уходил ободренный, освеженный, подобно тому как мутная волна, прибивая к прибрежной скале, отлагает от себя примесь, захваченную в неопрятном месте, и бежит далее светлой и прозрачной струей…» Таково было впечатление обители Сергиевой на всех, кто ее посещал тогда, – впечатление глубоко благотворное и назидательное. Незаметно, подобно закваске, о которой говорит Спаситель в Своей притче, это впечатление ложилось на душу посетителей и уносилось ими в их родные семьи как светлый пример жизни по заповедям Божиим. Но не в этом только впечатлении была главная сила, самое важное, что влекло в тихую, бедную обитель Сергиеву православных русских людей, их привлекал сюда светлый образ самого дивного подвижника, они шли сюда за тем, чтобы попросить от него благословение, услышать от него слово духовного назидания, открыть ему свои скорби душевные и в беседе с ним найти себе утешение и подкрепление. Чудный некогда юноша Варфоломей стал теперь великим Сергием, который был всем для всех, чтобы всех руководить ко спасению. И он тихо совершал это великое дело, как «святое послушание», возложенное на него Господом. Целые полвека приходившие к нему вместе с водой из его источника черпали в его келье утешение и ободрение и, возвращаясь в свой круг, по каплям делились ими с другими, так что к концу жизни великого старца Божия «едва ли», как выражается тот же почтенный историк, «вырывался из какой-либо православной груди на Руси скорбный вздох, который бы не облегчался молитвенным призывом имени святого старца».