игумен Нектарий Морозов - Таинство Исповеди. Как научиться каяться и перестать прятаться от Бога

Если кому-то придется самому на исповеди оказаться в такой ситуации, не надо осуждать старенького и плохо слышащего батюшку. Лучше выбрать того, который хорошо слышит и не повторяет каждое сказанное слово вслух, чтобы лучше его разобрать.

Желательно, чтобы исповедующий священник следил за тем, каково расстояние между аналоем с крестом и Евангелием и людьми, стоящими в очереди. В некоторых храмах я наблюдал, как люди подступают все ближе и ближе к аналою, так что мне приходилось периодически оборачиваться и просить: «Отойдите, пожалуйста, назад». Ведь и сами они не хотели бы, чтобы в момент исповеди у них за спиной кто-то стоял и слышал каждый вздох, а не только каждое слово. Конечно, прихожанам нужно объяснять: если ты не стараешься сделать так, чтобы не слышать чужую исповедь, ты сам виноват в том, что ее слышишь.

Порой человек после исповеди говорит: «Я исповедался, но не получил никакого облегчения. Раньше после исповеди мне становилось легче, а сейчас – тяжело на душе». Здесь надо разбираться.

Во-первых, если человек считает, что после того, как он исповедался, у него автоматически должна упасть тяжесть с души, он не прав. Он ждет действия благодати. Но благодать может явиться ощутимым образом, а может не явиться.

Во-вторых, надо себя испытать: а действительно ли ты во всем искренне и от сердца покаялся? Действительно ли решил то, в чем каялся, изменить? Или принес это на исповедь, но решил в своей жизни ничего не менять? Или покаялся, но вообще ничего не решил? Значит, исповедь твоя несовершенна, неполна, ты держишь что-то за спиной и не показываешь Богу, и поэтому, конечно, и не ощущаешь воссоединения и примирения с Ним.

Но если ты себя испытал и понимаешь, что ничего подобного нет, и исповедь твоя и искренняя, и откровенная, ты действительно желаешь измениться, но не чувствуешь ни радости, ни легкости, то ты должен подумать вот о чем: Господь может дать тебе радость или не дать ее, в зависимости от того, что тебе полезнее.

Вообще же, исповедавшись, вспомни одну очень важную истину: ты покаялся перед Богом, попросил у Него прощения – и ты прощен. Вера в это, сознание, что это так, и должны, в сущности, давать тебе ту радость, лишение которой ты ощущаешь. В таинстве Исповеди присутствует и действует благодать Божия, но здесь есть место и нашей вере – составляющая человеческого участия необходима. Если ты каешься, но не веришь в прощение, то его и не будет.

Я уже приводил где-то пример из жизни преподобного Силуана Афонского [15], но повторю его снова – он, как мне кажется, очень важен. Умирает на Афоне в Пантелеймоновом монастыре старый монах. Его духовный отец в отъезде, на монастырском подворье. И вот этот монах лежит на смертном одре, исповедуется у кого-то из местных отцов, но и после этого мучается и не может умереть, томится, чувствует, что грехи ему не прощены. Возвращается его духовник. Монах исповедуется у него, успокаивается и тихий, умиротворенный, даже радостный умирает. Преподобного Силуана спрашивают: как так может быть? Ведь исповедь – это таинство, какая разница, кто его совершает, если на самом деле его Совершитель – Господь? Преподобный Силуан отвечает, что таково было отношение умершего монаха к своему духовному отцу, и это – его немощь. Пока он каялся чужому священнику, он не мог поверить в то, что прощен, и он не был прощен. Когда же приехал его духовник, которому он доверял и к которому был расположен, его душа ощутила облегчение: он поверил в прощение и обрел его.

Это, безусловно, немощь, которая коренилась и в простоте этого человека, и в неправильном понимании христианской жизни. Но если такова была немощь афонского монаха, тем более это часто бывает в жизни мирских людей.

Есть другой пример из древнего церковного предания: некий человек приходил в храм, становился перед иконой Спасителя на колени и просил у Него прощения за тяжкий грех. Выходил из храма, вновь впадал в этот грех, возвращался, плакал, просил прощения, обещал, что больше никогда так не поступит… Это продолжалось очень-очень долгое время. В конце концов он пришел, совершенно измученный своими беспрестанными падениями и обещаниями, встал на колени перед иконой и взмолился: «Господи, я Самого Тебя призываю в свидетели на Страшном Твоем суде, что я никогда больше этот грех не совершу!» Вышел, снова впал в тот же грех, вернулся в храм, в покаянии встал на колени перед иконой и умер перед ней. И вот одному святому было открыто, как дьявол говорил об умершем: «Он – мой! Он столько раз согрешал и столько раз обманывал Бога, и даже призвав Его в свидетели на Страшном суде, он снова впал в тот же грех!» А Господь отвечал на эти слова: «Если ты, будучи зол, столько раз принимал его, то неужели его вновь не приму Я? Этот человек имел покаяние и желание исправиться до самого последнего вздоха. И даже в тот момент, когда он снова согрешил после таких страшных обещаний, он не впал в отчаяние, не разуверился в Моей милости, в Моей любви, но с упованием пришел, чтобы покаяться и вновь положить начало другой жизни».

Желание другой жизни – это критерий истинного покаяния. Этот грешник не бежал со своим грехом от Бога: он шел, снова падал и снова просил о прощении и о возможности встать.

В его жизни самым непосредственным образом проявилось то, о чем мы слышим в диалоге египетского отшельника, преподобного Сисоя Великого, с одним из монахов. Брат приходит и говорит: «Авва, я пал». – «Встань». Тот говорит: «Я снова пал». – «И снова встань». – «Снова пал». – «И снова встань». – «И сколько раз так мне вставать?» – «До кончины твоей» [16].

Если же человек, согрешив очередной раз, говорит себе: «Я потом обязательно буду падать еще и еще», то есть принимает свое падение как неотъемлемую часть своей жизни, – это может его погубить. А если он, невзирая на предыдущий опыт, впав в грех, поднимается и говорит: «Я хочу идти, а не падать!», и верит, что это действительно возможно, то он не отлучен от спасения. Он может и должен на него уповать обязательно, потому что без этого упования, как без крепкого якоря, как называет его апостол Павел (см.: Евр. 6:17–20), человека сорвет, унесет, и он погибнет в пучине.

Преподобный авва Дорофей [17]учит, что нужно испытывать себя не только утром и вечером, но и в течение дня, потому что мы невнимательны и нам не хватает этих двух моментов самоиспытания. Надо останавливаться и рассматривать себя – где ты и что с тобой? Или, как поступал один из старцев в Отечнике, то и дело в течение дня спрашивать свою душу: «Где ты, душа моя? Что ты делаешь? Где мы с тобой находимся?» [18]

Преподобный Никодим Святогорец говорит, что если мы согрешили в течение дня, не надо ждать, пока наступит вечер и мы встанем перед иконами и будем каяться перед Богом, ни тем более ждать времени исповеди. Ты осознал, что согрешил? Сейчас же перед Богом покайся. Преподобный Никодим пишет: кайся до тех пор, пока не почувствуешь себя виновно-милуемым, то есть ощутишь горечь вины и одновременно – милость Божию, которая открывается только кающемуся сердцу.