игумен Нектарий Морозов - Таинство Исповеди. Как научиться каяться и перестать прятаться от Бога

Еще одно из его наставлений: даже если ты за день сто раз совершил один и тот же грех, то и в сотый раз кайся, как в первый – с намерением исправиться и с верой в прощение Божие.

Только тогда ты сможешь измениться, другого пути нет [19].

Вернемся к истории афонского монаха. Разве не естественно, что исповедь у духовного наставника и исповедь у другого священника – разнятся?

Да, разнятся, но в силу определенной человеческой немощи. Важно, чтобы в таинстве Покаяния для человека все отступало на второй план, и он понимал: то, что происходит сейчас, совершается между ним и Богом. Непонимание этого говорит о немощи веры и несовершенстве устроения. Нельзя за это себя винить, укорять, но нужно стараться в течение всей жизни это в себе исправлять. Это не значит, что необходимо воспитывать в себе холодность к людям, тем более к духовно близким, отчуждаться от них, нет. Но надо учиться понимать, что нельзя никого ставить рядом с Богом.

Для того чтобы увидеть Бога, пророк Моисей должен был стать в расселине скалы (см.: Исх. 33: 18–23). Интересный момент: именно в расселине, то есть там, где второй человек не поместился бы. Пока рядом люди, они могут в какой-то степени помочь тебе, подвести к чему-то, но один на один с Богом ты не окажешься. А с Богом надо быть наедине.

Мы – Церковь, единое целое, Тело Христово, но в то же время отношения каждой человеческой души с Богом – личные. Молитва церковная, так называемая общественная – очень важна. Но наше личное обращение к Богу не менее ценно, оно должно совершаться постоянно, и никто другой не должен в него вмешиваться. Духовник должен отступать на второй план – и сам, и ты должен понимать, что он в данном случае на втором плане. Иначе личность духовного наставника в твоих глазах вырастет и заслонит от тебя Бога, а этого не должно быть ни в коем случае.

Как быть, если чувствуешь, что для тебя существенна человеческая сторона таинства Исповеди, например, важно, чтобы священник тебя по-настоящему понял? С одной стороны, это понимание и вправду необходимо, чтобы священник мог помочь нам работать над собой, идти тем путем, которым мы должны идти. Но это не имеет отношения к нашему покаянию перед Богом. Это немного из другой области. На исповеди мы должны искать не понимания, а прощения наших грехов, и о нем просить Бога. Если же мы в таинстве Покаяния ищем сочувствия, участия священника, то это все – человеческая немощь, это – ошибка.

Безусловно, бывает, что общение с конкретным священником помогает какие-то вещи глубже понять, ощутить. Но это период становления, период духовного детства. После него нужно идти дальше – как бы поднявшись на следующую ступеньку. Не так, что, мол, раньше для меня духовник был важен, а теперь я способен идти сам, поэтому я забыл, кто он такой. Нет. Но вместе с тем должно быть четкое разделение: есть свидетель и есть Тот, перед Кем мы приносим покаяние.

«Се, чадо, Христос невидимо предстоит, приемля исповедание твое» – эти слова перед исповедью, которые люди зачастую не понимают, обязательно должны доходить до сознания. Священник обязан их доводить, и сам человек прежде, чем стать перед аналоем с крестом и Евангелием, должен привести себе на ум: вот, я предстою Христу и исповедую перед Ним свои согрешения. Он действительно здесь, и я действительно перед Ним. Здесь и сейчас я могу оправдаться в преддверии Страшного суда, принося покаяние.

Нередко человек, исповедав какой-то грех, замолкает и смотрит на священника, как бы ожидая от него ответа, реакции или пытаясь понять: осуждает он меня за то, что услышал, или нет? Это лишнее. Не надо, вспомни, что ты находишься перед Богом, и не переоценивай человеческого участия.

Очень важно перед исповедью молиться. Молиться и о прощении согрешений, и о том, чтобы Господь помог покаяться с сокрушением сердечным и дал силы к исповеданным грехам не возвращаться. Исповедь не должна быть подобна окунанию – нырнул в воду и тут же из нее выскочил. Нет, прежде ты проделываешь какой-то путь, потом входишь в воду, плывешь и, доплыв до другого берега, выбираешься на него. Это процесс.

Как мы порой заходим в храм? Нередко – опаздывая куда-то, спеша, так что момент входа и выхода из храма ускользает от нас (так же, как, например, момент вхождения священника в алтарь). А как должно быть? Входя, ты должен вспомнить, что собираешься сделать. Как перед молитвой необходимо от всего упраздниться, обо всем забыть и вспомнить, Кому ты предстоишь, так же и перед исповедью: обо всем забыть, кроме того, в чем ты сейчас хочешь покаяться перед Богом. Это предельно важно.

Можно сказать, что этому препятствуют многие внешние факторы: и состояние других людей, ожидающих исповеди, и настроение священника, и стесненность во времени. Все это – осложняющие моменты, и они могут сбивать человека с толку, но единственный, на мой взгляд, способ преодолеть их – за пределами таинства Исповеди жить в покаянии перед Богом. Тогда и во время совершения таинства все будет хорошо; даже если ты чего-то не сможешь в момент самой исповеди вспомнить, то не упустишь этого впоследствии.

Литургическое богословие пытается определить, что в какой момент Евхаристии происходит. Но сколько бы мы ни старались эти моменты обозначить, нельзя сказать: во время этой молитвы совершается самое важное, поэтому отбрасываем другие части Евхаристии, этого достаточно! Нет, по большому счету вся Евхаристия – единое целое. То же можно сказать и о нашей христианской и церковной жизни. В ней важно все.

Поэтому, если покаянием проникнута вся наша жизнь, оно никуда не денется и в момент исповеди, каковы бы ни были внешние факторы. Условно говоря, храм загорится, а покаяние будет пребывать в нашем сердце. Если человек еще до того, как прийти на исповедь, все оплакал и, что называется, все слезы выплакал, к аналою с крестом и Евангелием он принесет одно словесное исповедание, потому что все, что должно было в его сердце произойти, уже произошло. Бывает и иначе, хотя реже: человек сначала исповедуется, потом оплакивает свои грехи. Но правильнее, конечно, наоборот.

Есть люди (в большей степени это касается женщин), которые имеют странное убеждение, что если ты на исповеди не плакал, то ты и не исповедовался. Такое убеждение приводит порою к совершенно недолжной вещи, когда человек приходит на исповедь и начинает из себя слезы буквально выжимать, доводит себя до состояния истерики, всхлипывает, рыдает, при этом каясь не в каких-то страшных преступлениях, а в повседневных грехах. И видно, что он попросту накручивает себя. Но Богу истерика не нужна. Богу нужны искреннее покаяние и труд, а состояние экзальтации никакого отношения к этому не имеет. Кающийся может горько плакать на исповеди, чувствуя боль и леденящий сердце ужас своих грехов. Тогда слезы хороши – они очищают душу. А рыдания придуманные – только во вред. Такой исповедник, по сути, лжет самому себе, Богу, священнику, а от реальной исповеди уходит. На самом деле он старается показать: я настолько хороший, что даже плачу. И как я совершил все эти грехи, просто не знаю…