Генри Минцберг - Менеджмент. Природа и структура организаций

Различные допущения и предположения относительно экономических аспектов свободных рынков обсуждаются в современной бизнес-литературе очень активно. Несомненно, вопросы, существует ли вибрирующая конкуренция, ограниченный выход на рынок, открытая информация, потребительский суверенитет и трудовая мобильность, являются весьма интересными объектами для дебатов. Однако вряд ли кто-то станет оспаривать утверждение, что с ростом корпорации возрастает и ее способность вмешиваться во все эти вещи и влиять на них. Вспомним хотя бы одну поистине гигантскую корпорацию. Причем не Joe's Body Shop, так сильно заинтересовавшую в свое время Ральфа Нейдера, a General Motors – корпорацию, в которой работает более полумиллиона людей и которая имеет прибыль, превышающую доходы многих национальных правительств.

Люди, заложившие основы традиционной экономической теории, – например, Адам Смит и Альфред Маршалл, – и не мечтали о химическом комплексе стоимостью более миллиона долларов; об огромных суммах, которые сегодня идут на рекламные кампании и которые призваны не сообщить людям сведения о товаре, а задурить им голову; о волнах конгломерации, объединяющих самые разные направления бизнеса в крупные корпоративные единицы; и о тесных взаимоотношениях, существующих между гигантскими корпорациями, а также между корпорациями и государством, – о взаимоотношениях клиентов, партнеров и сторонников.

В таких условиях прежние отношения между юридическими или физическими лицами, не связанными между собой какими-либо взаимными интересами, можно назвать в лучшем случае ностальгическими.

Как государство может объективно подойти к заключению контракта на производство крупной военной системы, если поставить ее способны всего несколько фирм, которые наверняка принимали участие в разработке используемых для ее выпуска технологий, не говоря уже о том, что работают в них в основном бывшие военные, имеющие тесные связи с работниками министерства обороны? А как насчет обязанных принимать решения политиков, сейфы которых набиты деньгами, полученными от корпоративных менеджеров, если не от самих корпораций (хотя, возможно, и не из рук в руки, а обходными путями)? Что происходит с суверенитетом потребителей, если учесть, что Ford знает о своих бензобаках неизмеримо больше, чем его покупатели? И что означает трудовая мобильность в условиях засилья негибких пенсионных планов, стремления к дополнительным навыкам [222] Дополнительные навыки – опыт или знания, которые указываются при поступлении на работу или учебу, например знание иностранных языков. – Прим. пер. либо просто в небольших городках, в которых работает одна-единственная фабрика? Действительно, одним из иронических искажений традиционной экономической теории является то, что неизменным чаще всего остается… рабочий. Это подтверждает ошибочность допущения относительно трудовой мобильности. В то же время мобильность акционера очевидна, и она явно опровергает аргумент в пользу контроля со стороны собственника.

Политические предположения и допущения по своей природе имеют преимущественно идеологический характер, хотя и неявный, например: корпорация по сути своей лишена аспекта морали, это просто общественный инструмент для производства товаров и услуг. Если же говорить шире, это допущения, предусматривающие, что общество будет «свободным» и «демократичным» лишь до тех пор, пока лидеры государства избираются на основе всеобщего избирательного права и не вмешиваются в законную деятельность бизнесменов. Как видим, свобода в данном случае ассоциируется со «свободным» предпринимательством. Однако многие люди – если верить опросам, подавляющая часть широкой публики – готовы подписаться под совершенно противоположными допущениями.

Одно из них заключается в том, что крупная корпорация в той же мере, в какой является экономическим инструментом, представляет собой общественно-политический институт. Как уже говорилось, экономические виды деятельности приводят к последствиям самого разного характера. Создаются рабочие места, загрязняются реки, строятся новые города, рабочие получают травмы. И такие социальные последствия невозможно «вынести за скобки» корпоративных стратегических решений и переложить исключительно на плечи государства.

Еще одно явно противоречащее обсуждаемому нами предположению допущение: общество не сможет достичь необходимого баланса между своими социальными и экономическими потребностями до тех пор, пока частный сектор будет ограничиваться исключительно экономическими целями. Учитывая огромное влияние бизнеса в современном обществе, есть все основания выдвинуть аргумент, что, последовав рецептам Фридмана, мы придем к одномерному обществу – чрезмерно материалистичному, корыстному и торгашескому. Как уже отмечалось, в некоторых ситуациях экономическая моральность приравнивается к социальной безнравственности.

И наконец, следующий вопрос: почему именно собственники? Чем в демократичном обществе больше оправдан контроль над корпорацией со стороны ее собственника, чем со стороны работника, потребителя или плюралистический контроль? Мы ведь живем уже не во времена Адама Смита – не в обществе небольших лавочников и хозяев. Мясник, пивовар и пекарь его времени превратились сегодня в Swift, Anheuser-Busch и Ralston Purina. То, что когда-то было аргументом в пользу индивидуальной демократии, сегодня становится аргументом в пользу олигархии.

Большое значение в наши дни приобретает свободное предпринимательство – но не свобода отдельных предпринимателей маневрировать на рынке, а автономия крупных устоявшихся организаций, позволяющая им сохранять свою власть независимо от внешнего влияния. О демократии же в таких организациях не может идти и речи. Формально это олигархии, четкие структуры иерархических полномочий, в которых горстка людей на верхушке управляет деятельностью множества индивидов, находящихся на более низких уровнях. И в этом нет ничего плохого, по крайней мере если не забывать для чего эти организации изначально были предназначены: не для того, чтобы освободиться, а для того, чтобы подавить свободу во имя продуктивности. И действительно, вспомним любопытный факт, о котором мы говорили в главах 8 и 9: «свободное» предпринимательство имеет в американском бизнесе практически ту же структуру, что и «государственное предпринимательство» в условиях «подрывного» социализма, построенного в Советском Союзе.