J Balet - Военныя силы Японiи. Японская армiя въ 1910 году

Такимъ образомъ, эти двѣ идеи, взаимно помогая одна другой въ стремленiи къ единой цѣли дали возможность одному изъ народовъ, ничѣмъ не выдѣляющемуся изъ числа другихъ, достигнуть крупныхъ результатовъ въ короткiй промежутокъ времени. Индивидуальное безсилiе не могло найти себѣ болѣе вѣрнаго убѣжища и болѣе надежной точки опоры. А потому оно ухватилось за эти идеи какъ за единственное средство спасенiя.

Подъ влiянiемъ этихъ двухъ главныхъ чертъ японскаго народнаго духа недостатки и достоинства, присущiе каждому отдѣльному индивидуму, получаютъ рѣзко-своеобразный оттѣнокъ; тѣ и другiя, находя надежную опору въ двухъ основныхъ проявленiяхъ народнаго духа, развиваются крѣпнутъ и прiобрѣтаютъ удивительную устойчивость. При свѣтѣ вышеприведенныхъ данныхъ особенно опредѣленно вырисовывается храбрость японца, о которой я не могу не сказать нѣсколькихъ словъ въ настоящей книгѣ.

Дѣйствительно ли въ Японiи каждый взятый отдѣльно индивидумъ обладаетъ храбростью? Двадцать лѣтъ, проведенныхъ въ этой странѣ, убѣдили меня въ противномъ. Въ повседневной жизни, во взаимныхъ отношенiяхъ между собою, а равно въ отношенiяхъ къ иностранцамъ, мне часто приходилось видѣть японцевъ обнаруживающихъ коварство, проявляющихъ жестокость, но я рѣдко наблюдалъ проявленiе ими высокой доблести. Храбрый человѣкъ при встрѣчѣ съ какою-либо опасностью владѣетъ собою; онъ спокоенъ, ибо вѣритъ въ свои физическiя или по крайней мѣрѣ нравственныя силы; онъ идетъ, не лукавя, впереди остальныхъ. Не таковъ японецъ въ подобныхъ случаяхъ [111]; пусть избавятъ меня отъ приведенiя тысячи общеизвѣстныхъ примѣровъ этого.

Но если отъ разсмотрѣнiя отдѣльнаго частнаго лица мы перейдемъ къ разсмотрѣнiю японца, лишь какъ гражданина, дѣйствующаго или полагающаго, что онъ дѣйствуетъ во имя общеяпонскихъ интересовъ или во имя олицетворяющаго ихъ императора, то картина совершенно измѣняется. Узкое себялюбiе японца исчезаетъ, онъ становится лишь частицей общей массы, являющейся грубою, но въ то же время безличною силою. Въ этомъ полномъ самоотреченiи, котораго мы, французы, добрые патрiоты и доблестные солдаты, никогда не осуществляли въ столь высокой степени, заключается единственный секретъ этой достойной удивленiя храбрости войскъ Микадо.

Старались объяснить это тѣмъ, что японцы мало дорожатъ жизнью, что они обладаютъ меньшею, чѣмъ мы, воспрiимчивостью. На нашъ взглядъ эти доводы недостаточно убѣдительны. Японцы любятъ жизнь и такъ же, какъ и мы, боятся смерти. Нѣтъ никакихъ основанiй полагать, что они при одинаковомъ съ нами уровнѣ развитiя чувствовали бы иначе, чѣмъ мы. Зато, вступивъ въ полкъ, японецъ перестаетъ, собственно говоря, самъ дѣйствовать и самъ собою руководить, имъ руководитъ нѣчто высшее, внѣ его лежащее; его состоянiе подобно состоянiю религiознаго фанатика, оно напоминаетъ медiума въ рукахъ гипнотизера. Вотъ въ чемъ источникъ его слѣпой силы.

Какъ ни старался, я не нашелъ никакой другой, кромѣ этой, высшей причины. Она объясняетъ также ту ревностную заботливость, съ которою наиболѣе прозорливые современные японцы, перенимая наши научные и другiе методы, пытаются предохранить нацiональную мысль отъ чрезмѣрнаго пропитыванiя европеизмомъ изъ опасенiя, чтобы индивидумъ, слишкомъ сознавшiй свое "я", не преувеличилъ его значенiя въ ущербъ интересамъ общаго цѣлаго. Они, безъ сомнѣнiя, правы. И если путемъ постепенной эволюцiи они достигнутъ гармоническаго слiянiя нашихъ индивидуалистическихъ стремленiй со стариннымъ убѣжденiемъ: "все для государя и посредствомъ государя", — они совершатъ необыкновенное дѣло. Но представляется почти неизбѣжнымъ, что наступитъ день, когда эти дiаметрально противположныя стремленiя столкнутся подъ дружнымъ влiянiемъ критической мысли и любви къ роскоши и благосостоянiю — этихъ двухъ грозныхъ условiй, подтачивающихъ простодушныя вѣрованiя. Въ этотъ день Самсонъ потеряетъ свои волосы, а вмѣстѣ съ ними и свою мощь.

Несмотря на все, что можетъ быть сказано похвальнаго объ этой всеобщей, безличной храбрости, не слѣдуетъ въ этомъ отношенiи увлекаться, считая ее вполнѣ безупречною. Я уже указывалъ на это въ началѣ настоящей книги, а теперь позволю себѣ подкрѣпить эти указанiя нѣсколькими личными воспоминанiями.

Обыкновенно заявляютъ безъ оговорокъ: японскiе солдаты умираютъ, но не сдаются; они никогда не бѣгутъ отъ врага.

Мнѣ же вспоминается, что въ iюлѣ 1905 г., когда я былъ во второй русской армiи, расположенной въ Май-май-каѣ подъ командованiемъ генерала Каульбарса, полусотня (50 человѣкъ) казаковъ однажды привела взятую въ плѣнъ японскую роту, которая послѣ первыхъ же выстрѣловъ, считая себя окруженною, подняла бѣлый флагъ. — А сколько еще разъ между развѣдчиками — японскими и русскими — я наблюдалъ столкновенiя, въ которыхъ первые тотчасъ же отступали даже передъ значительно меньшимъ по числу непрiятелемъ!

Тѣ, кто находился при японской армiи, тоже могутъ подтвердить, что порою безумныя неудержимыя паники овладевали нѣкоторыми частями войскъ. Духъ пассивности и повиновенiя, обыкновенно достойный удивленiя, говорятъ, бывалъ забытъ въ нѣкоторыхъ обстоятельствахъ; доходило до открытаго неповиновенiя со стороны подчиненныхъ, когда главнокомандующiй явно злоупотреблялъ правомъ посылать своихъ людей на убой.

Во время кровопролитныхъ боевъ за обладанiе славною высотою въ 203 метра генералъ Накамура, имѣя свѣжiе войска 7-ой дивизiи, долженъ былъ однако добиться категорическаго приказа императора, который прочитывался солдатамъ для побужденiя ихъ къ рѣшительной битвѣ.

Я не склоненъ также черезчуръ восхищаться неучтивыми нападенiями, произведенными въ Чемульпо и Портъ-Артурѣ, и еще менѣе тѣми странными прiемами, къ которымъ часто прибѣгали японскiе аванпосты, съ цѣлью деморализацiи противника.

Послѣ Ляо-яна въ теченiе долгихъ промежутковъ, слѣдовавшихъ за сраженiями, оба лагеря почти свободно соприкасались между собою, находясь на расстоянiи ружейнаго выстрѣла. Пользуясь этимъ, съ наступленiемъ темноты дѣлали другъ другу маленькiе подарки, оказывали взаимные любезности: въ опредѣленное мѣсто русскiе приносили водку и консервы; японцы брали ихъ и замѣняли сигарами и т. п. Но при этомъ японцы прибѣгали къ вѣроломству, достойному жителей древней Трои: къ своимъ подаркамъ они прилагали вырѣзки изъ вполнѣ преданныхъ Японiи англiйскихъ газетъ и сообщенiя въ переводѣ на русскiй языкъ, спецiально изготовленныя для даннаго случая. Естественно, что въ нихъ преувеличивались пораженiя и безуспѣшность военныхъ дѣйствiй съ русской стороны, а равно размѣры революцiоннаго движенiя въ Россiи. Когда это представлялось недостаточнымъ, слѣдовали совѣты: «За что вы бьетесь? Ради кого сражаетесь? Ради тирановъ, которые васъ презираютъ и обращаются съ вами какъ съ рабами. Ваши братья въ Россiи уже сбросили съ себя иго и ниспровергли существующее правительство. Вѣдь мы васъ любимъ и цѣнимъ. Бросайте ваши ружья и идите къ намъ. Приходите среди боя, будете приняты въ распростертыя объятiя! Какой прiятный климатъ въ Японiи, какiя хорошенькiя дѣвушки! Приходите насладиться вполнѣ заслуженнымъ отдыхомъ.» И къ этимъ документамъ, одинъ изъ которыхъ я перевелъ здѣсь почти дословно, присоединялись въ изобилiи, къ величайшему соблазну русскихъ, и безъ того уже слишкомъ деморализованныхъ, открытыя письма съ изображенiемъ очаровательныхъ пейзажей или съ заманчивыми личиками красотокъ Токiо.