Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2

Не раз приходилось мальчику защищать свою любимицу от истязаний управителя- наследника аракчеевщины, насаждавшего «палочное варварство».

Никогда он не забудет, как однажды отец подкатил к дому на бричке.

И среди разгружаемых вещей, в мешке, маленький мальчик Платошка.

Отец купил его за двадцать пять рублей…

Николаевский режим.

Он оставил глубокие следы в памяти будущего живописца:

«Еще одно тяжелое воспоминание: сижу я с няней у окна, против дома площадь, на ней учат солдат.

Солдаты… ходят правильными квадратами, линиями, — и вот вдруг выносят одного.

Что с ним?

Его страшно били и потом вынесли замертво».

Палки, кнут, розги — эти слагаемые сопровождали Николая Ге и в гимназии.

Вот образ надзирателя:

«Он бил квадратной линейкой, и один раз разломал ее на чьей-то голове. Он рвал уши, — завиток уха отделялся трещиной, которая покрывалась постоянным струпом..

Зрелый мастер через многие годы пишет с чувством горечи: «В наше время один из известных литераторов, наверное, не злой человек, соболезновал, что нельзя сечь или что мало секут».

Было бы неверно вообразить, что маленький Ге не ощущал красоту природы, не замечал хороших людей, окружавших его. Он видел все.

Его записки рисуют нам светлую сцену детства: «Рано утром я проснулся. Маленькая комната-спальня вся залита солнцем. Дверь растворена прямо в садик. Канарейки поют во весь голос».

Спустя пол века с лишним, накануне смерти, он снова так же остро, по-детски первозданно увидит природу.

И напишет полотно, ставшее ныне жемчужиной Третьяковской галереи, — женщину у отворенного в сад окна.

Картину, в которой выразит свой безмерный восторг перед радостью бытия.

Николай Ге начал рано рисовать.

У колыбели юного таланта стоял скромный неудачник — преподаватель рисования в гимназии.

Через много лет, обремененный золотыми медалями Академии художеств, Николай проездом заглянет к старому учителю в Киев…

Состоится трогательная встреча. «Он мне сказал грустным голосом: «Я знал, что ты будешь художником, я тебе не говорил этого, я боялся тебя соблазнить. Нет больше горя, как быть художником!»

К счастью, Николай Ге, пережив тяжелое детство, все же стал живописцем.

В этом ему помогли добрые люди, и среди них первая — няня.

Крепостная русская женщина.

Тайная вечеря.

«Добрая, милая няня, — восклицает художник, — равной тебе не встречал я более. Никогда тебя не забуду. Ты своей чистой, кроткой народной любовью осенила мое младенчество и завещала мне чуткость к чужому горю».

Слезы няни, стоны крепостных на барской конюшне, свист кнута и розг.

Эти видения отрочества родят в его душе протест против насилия, любовь к народу, которые найдут выражение в полотнах гневных и страстных.

Художник станет черпать сюжеты из легенд далекой древности, но его картины будут волновать современников, поражая остротой композиции и глубиной философских проблем.

«Тайная вечеря». Больше ста лет отделяют нас от того дня, когда молодой Ге окончил это полотно.

И глядя сегодня на картину, трудно понять, почему этот классический по форме, удивительно гармоничный по колориту холст вызвал такую бурную реакцию разных кругов общества, такие полярные мнения.

Вернемся в далекий 1863 год.

Долгожданный Ге, предваряемый молвой, прославившей картину, приезжает из Флоренции в Санкт-Петербург.

Немедля доставили художника и его холст в Академию.

Распаковали «Вечерю», натянули на подрамник. Почтенные профессора и академики не стали ждать утра, приказали зажечь свечи…

Трепетный свет озарил полотно.

Все замерли пораженные.

Живая встала перед ошеломленными мастерами сцена из древней легенды…

Будто зазвучали под гулкими сводами слова: «Один из вас предаст меня».

Совет профессоров Академии, не сходя с места, торжественно присуждает Ге звание профессора, что по регламенту было выше звания академика.

Итак, триумф! Картина выставлена в Академии, тысячи петербуржцев вереницей проходят перед холстом, ставшим в считанные дни легендарным.

Но все ли было так гладко?

Вот один из отзывов на «Вечерю». Скульптор Рамазанов в «Современной летописи» писал: «Ге первый из живописцев намеренно отнял у величайшего из мировых событий его божественность. Художник сумел угодить ходячим современным идеям и вкусам… он воплотил материализм и нигилизм, проникший у нас всюду, даже в искусство».

Портрет писателя А. И. Герцена.

Тут явно пахнет острогом!..

Однако не эти отзывы определяли успех или неуспех полотна. Картина была великолепна, это понимали почти все.

Однажды профессор Тон (строитель собора Спаса в Москве) сказал ему:

«Вы необыкновенно чувствуете живописную правду, силу. Напишите в моей церкви, в Москве, св. Александра Невского, возьмите сколько хотите». — «Я не могу писать теперь такую вещь, — возражал Ге, — я занят другим. Александр Невский для меня дорогой святой, но я его теперь не вижу, у меня другие задачи». — «А, я знаю, почему вы не хотите. Вы революционер. Вы антимонархист». — «Не знаю, почему в этом вы видите революционный взгляд?» — «В вас верят юноши, вот почему вы не хотите взять этого заказа». — «Я не знал, — отвечал Ге, — что юноши верят в меня, но если это так, тогда я свято сохраню их веру и не поддамся соблазну...»

Стасов объясняет остроту этого диалога: профессор Тон предложил Ге написать образ Александра Невского с лицом здравствующего императора Александра II.

Есть еще одна важная подробность в создании «Вечери». Как стало известно, художник использовал при поисках образа Христа для картины знаменитую фотографию — портрет Герцена.

И это было сделано не случайно, ибо Герцен и Белинский, по свидетельству самого художника, для него «были самыми близкими по душе и самыми влиятельными».

Вскоре в Италии Ге напишет портрет Герцена, вошедший в золотой фонд русской реалистической школы. О качестве портрета лучше всего сказал сам Герцен: «... по-рембрандтовски написан».

Однажды к Николаю Николаевичу Ге, когда он находился в зените успеха «Тайной вечери», пришел ученик Академии художеств Иван Крамской посоветоваться душевно, нравственно, правильно ли взбунтовались четырнадцать выпускников Академии, отказавшись участвовать в конкурсе на золотую медаль. Ге взволнованно заявил, что ежели бы он был с ними, то сделал бы то же.

Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе.