Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2

Неужели этот оборванный нищий, стоящий на пороге лютой казни, может дать ответ?

Льются лучи нестерпимо жестокого солнца на раскаленные плиты мозаичной мостовой. Сверкающий меч света положил грань между жизнью и смертью.

Там, в огнедышащей тени, осужденный пророк.

Взгляд его, испепеляющий, спокойный, поражает, не забывается никогда.

Христос Ге — апостол страждущих и нищих — бесконечно далек от канонических засахаренных изображений Спасителя, принятого церковниками.

И церковники, а вместе с ними власть предержащие восстали.

Победоносцев, обер-прокурор и духовный наставник Александра III, доносил царю, что художник Ге поселился у Льва Толстого. Сошлись два безбожника... Касательно картины «Что есть истина?» обер-фискал писал, что полотно оскорбляет религиозное чувство и несомненно тенденциозно!

Предложение — убрать с глаз публики картину. .

На письме Победоносцева начертана Александром III резолюция: «Картина отвратительная…»

«Что есть истина?»

Картину сняли.

Лев Толстой по-другому оценил полотно.

«Достоинство картины, — писал он, — в том, что она правдива (реалистична, как говорят теперь) в самом настоящем значении этого слова. Христос такой, каким должен быть человек, которого мучили целую ночь и ведут мучить. И Пилат такой, каким должен быть губернатор теперь. Ге нашел в жизни Христа такой момент, который важен теперь для всех нас и повторяется везде во всем мире. И это верно исторически, и верно современно. .»

Не обошлось и без курьезов. Ге, взбешенный причитаниями светской дамы, сетовавшей, что-де Христос на его холсте «Что есть истина?» некрасив, ответил ей:

«Христос, сударыня, не лошадь и не корова, чтобы ему быть красивым. Я до сих пор не знаю ничего лучше человеческого лица, если оно не урод, разумеется. Да притом человек, которого били целую ночь, не мог походить на розу.

«…Вся моя работа до сих пор, — пишет Ге за год до смерти, — состояла в том, что я пробовал все то, чего «не нужно делать», и, наконец, дошел до того, что «нужно сделать», что ужасно просто и что стоит очень давно, т. е. что вечно».

В этих строках нет ни тени кокетства художника, знающего себе цену.

Грандиозность духовного горизонта Ге в том, что он был всю жизнь предельно правдив.

Жить для него — это вновь и вновь рождаться в своих полотнах.

И последние его годы отмечены необычайным взлетом творчества. И это озарение подготовлено долгим, мучительным путем осмысления явлений бытия.

«Портрет Наталии Ивановны Петрункевич». Молодая женщина читает книгу у открытого в сад окна.

Как по вечерней глади озера неслышно бегут мимолетные блики плывущих облаков, так и в этом холсте, будто гонимые неумолимым роком, неслышно скользят легкие тени раздумий, печали, мечты. .

Это полотно — целый мир.

Портрет Н. И. Петрункевич.

Бездну ассоциаций, сложную гамму чувств рождает художник, создав внешне статичную композицию. Но покой, с первого взгляда властвующий на холсте, только кажущийся.

В глубоких тенях, в тишине старого дома, в тяжелых складках платья, в самом силуэте женщины неуловимо скрыта напряженность.

Как будто ощущаешь бег неумолимого времени, отсчитывающего меру радостей и невосполнимых потерь.

За окном жизнь.

Скользят по дорожке прозрачные блики солнца. Они зовут нас в глубину сада, в зеленую прохладу деревьев.

Прошелестела страница книги. Вздохнула женщина.

Пробежал ветерок. Зашептали листья. .

Неуловимые миги бытия... Где-то в лазоревой выси яростно светит летнее солнце, где-то в просторной степи гудит вольный ветер. Где-то кипит жизнь. .

В старом доме тишина.

Пробили часы.

Проскрипел паркет. Кто-то прошел по комнатам.

В саду прокричала кукушка. .

Еле заметная, чуть грустная улыбка осеняет юное лицо. Чуть приподняты дуги бровей. Тончайшие интонации чувств улавливает мудрый художник. И эта объемность зрения живописца сообщается нам. Мы начинаем вместе с Николаем Ге бродить по тенистым аллеям запущенного сада, любоваться игрой света и тени, холодных и теплых тонов зелени.

Начинаем зорче видеть чудесный мир, окружающий нас, учимся у живописца доброте, приобщаемся к чувству прекрасного.

Ге бесконечно любил природу. Он часто говорил, что сумасшедшие те, которые не находят, что лучше всего на свете весна, сад, деревья, птицы, трава. .

Да. Красота нужна человеку!.

И она особенно нужна сегодня, когда зрители музеев и выставок вот уже скоро столетие содрогаются от лицезрения уродства, когда в застекленных дворцах модерного искусства Запада, в роскошных залах пустынно, ибо люди устали от какофонии красок, от бесформенных опусов модернистов.

И тем более зримы огромные очереди у входов в музеи и галереи, экспонирующие классическое, реалистическое искусство. .

За чтением. Портрет жены.

Да, мир устал от кривляния, скандального эпатажа и фокусов. Об этом свидетельствуют многие явления в искусстве Европы и Америки.

Вот что писал президент Осеннего салона 1970 года в Париже Мак Авой, отмечая поворот в сторону реалистической живописи, заметный в залах «Гран-пале»:

«Время скандалов прошло... Хотя искать скандала — дело нетрудное и достойное презрения».

Лучше не скажешь!

Николай Ге... Бесконечно далеки от наших дней сюжеты многих его картин, большинство зрителей, особенно молодых, мало знают легенды, послужившие художнику канвой для его глубоких, философских холстов. Но такова сила реалистического искусства, таково обаяние пластики портретов, пейзажей, картин живописца, что мы воспринимаем их, как читаем сегодня стихи Пушкина и Фета, прозу Толстого и Тургенева, музыку Глинки и Скрябина.

Русская классика. .

Я глубоко верю, что настанет время, когда искусствоведение специально займется вопросом о роли русской живописи в становлении общего хода развития мирового искусства, о духовности, наполненности высокими идеями гуманизма творений Андрея Рублева, Александра Иванова, Василия Сурикова, Николая Ге и многих других замечательных художников нашей Родины.

Станковая картина подобна живому существу.

Она имеет свою судьбу.

Ее появление на свет обязательно связано с любовью к искусству, она рождается в муках, будучи вначале лишь чистым холстом, час за часом, день за днем, а иногда год за годом картина созревает в чреве творчества, и наконец наступает миг, когда, одетая в раму, появляется она перед людьми, юная, неповторимая, дышащая свежестью первооткрытия.