Владимир Троекуров - Жизнь как она есть. Объяснение в любви

Когда она, почти дойдя до окна, вновь обернулась к нему лицом и сделала несколько шагов, Борис метнулся ей навстречу. Они обнялись в середине комнаты. Всем своим мускулистым телом он почувствовал ее бесподобно нежную кожу, гладкую и теплую, как нагретый солнцем полированный мрамор, мягкую, как живой шелк, как то, чему нет сравнения. Его теплые ладони обхватили и ласково сжали ее тонкую талию, а горячие губы коснулись ее чуть холодноватых уст…

О, женщины! Вы делаете мужчин рабами вашей красоты. О, это сладкое рабство любви… В нее погружаешься, как в бездонный омут. Темнеет в глазах, помрачается ум и ты тонешь, тонешь в сладкой неге, барахтаешься, бьешься, борешься, как утопающий, обнимаешь руками упругую мягкую воду, захлебываешься нежностью, задерживаешь дыхание… Наконец, его перехватывает так, что начинаешь задыхаться и, кажется, что еще чуть, и ты умрешь от недостатка воздуха или перенапряжения сил и тогда твое бездыханное тело безвольно погрузится во мрак глубины и будет мерно колыхаться в такт слабому движению придонной воды и там обретет последний покой…

Светлана переехала к Борису только через два месяца после свадьбы. Ради Бориса она оставила все: родной город, престижную работу, родителей, родственников, подруг… Чтобы оказаться в чужом, незнакомом городе, в чужой семье…

Через год у них родился Василек. Мама Бориса, как это часто бывает, увидела в Светлане молодую соперницу, отнявшую у нее единственного сына. Началась затяжная позиционная война с внутренним врагом. Бои в основном проходили у него за спиной, пока он был на работе. В его присутствии мать бросалась помогать Светлане, подчеркнуто заботилась о Васильке… Наедине Светлана иногда рассказывала Борису, как ей тяжело со свекровью, как та притворяется при нем и как враждебна к ней за его спиной… Борис пытался быть объективным: он защищал одну женщину перед другой, а потому ему доставалось от обеих.

Отец Бориса старался держаться в стороне от женских дрязг, но, если Борис по-мужски просил его урезонить мать, тот раздражался, отвечал резко и оставался на стороне жены. В общем, большая семья быстро поделилась на две малых, и Борис со Светланой стали питаться отдельно от родителей, купили свой холодильник… Однако битва, в которой не могло быть победителей, продолжалась по бытовым законам жанра, раздирая душу всем ее участникам.

Временами Борису казалось, что его распинают на кресте две любимых женщины, причем каждая вбивает в его раскинутые руки свой гвоздь. Одну женщину он любил по сыновнему долгу, а другую…

Первые несколько лет, когда он заставал Светлану сидящей в их комнате на диванчике, он часто вставал перед ней на колени, крепко обнимал руками за бедра, утыкал лицо в ее обнаженные колени и надолго замирал. Она смеялась, пыталась осторожно освободиться и просила его встать, а он молчал и только сильнее прижимался лицом к ее ногам. Когда Светлана спрашивала, зачем он это делает, Борис отмалчивался. Однажды, уже лет через пять после свадьбы, он написал ей письмо, которое озаглавил коротко: «Тебе». На желтоватом нелинованном листке бумаги некрасивым мужским почерком было написано:

«Ты спрашиваешь, о чем я думаю, стоя на коленях и уткнувшись лицом в твои обнаженные ноги? О чем, о чем… Бог ты мой, да о чем же?..

На щеках – прохладная нега твоей кожи, которую шершаво ласкают мои ресницы. Нет воздуху утонувшему в сладостном омуте нежной впадинки сомкнутых ног, но я прижимаюсь к ним и обнимаю, обнимаю все крепче и крепче… Дышу тобой. Жадно. Ненасытно. Как утопающий. Захлебываясь и задыхаясь. Стараюсь вобрать в себя всю, всю без остатка, и слиться навеки, иль на мгновение, в одно целое, раствориться и исчезнуть на последней, самой высокой ноте этого несбыточного блаженства…

В том мука моя и счастье: страдать от этого невыполнимого желания, испытывать наслаждение от его призрачного воплощения, пропадать без тебя, мутиться рассудком от первого после разлуки поцелуя, быть вместе и все же неслиянно поврозь и до сумасшествия бояться потерять, потерять навсегда, безнадежно и безвозвратно…

Целую, целую, целую… Горячечно и сумбурно в воспаленном воображении, страстно и нежно – наяву. Обнимаю, ласкаю и люблю, люблю безумно. Как пес. Как раб. Как господин. Валяясь в ногах и снисходительно улыбаясь. Иронизируя и глотая слезы. Раздражаясь и унижаясь. Упрекая и каясь, каясь, каясь в неведомой вселенской вине и мелочной повседневности…

Я, верно, болен. Неизлечимо. Быть может, смертельно. Тобой, одной тобой. Твоей ласковой улыбкой. Взглядом нежным и лукавым. Слезой из чистых озерных глаз. Маленькой белой ладошкой… Всем твоим существом… Но лекарства не ищу и молюсь лишь о тебе…»

Да, чувства, чувства… Они поженились поздно. Обоим было под тридцать. Если не принимать всерьез «идеальную» влюбленность Бориса в детстве и юности, то до Светланы он по-настоящему никого не любил. У него даже никогда не было своей девушки. Поэтому в минуты семейного мира и покоя он шутя говорил Светлане:

– Ты должна мне все прощать. Я ждал тебя двадцать пять лет. Долгих двадцать пять лет одиночного заключения…

– Что, прямо с раннего детства? – иронизировала Светлана улыбаясь.

– С рождения, – серьезно отвечал он.

А прощать было что. Поручик Порох из знаменитого романа Федора Михайловича 3 3 Достоевский Ф. М. «Преступление и наказание». Глава 3 по сравнению с Борисом был бочонком отсырелого серого порошка, который погубил русскую эскадру в Цусимском проливе. Зато Борис взрывался часто и мощно. Светлана, конечно, была женщиной не робкого десятка, с твердым решительным характером. В некотором смысле кремень. Так что искры между ними летали часто и густо. Борис в гневе бывал грозен, распаляясь до ярости. Светлана была умнее, терпеливее, хотя тоже иногда не выдерживала и могла грохнуть об стол стеклянную банку так, что стекло мелкими брызгами пролетало, «как пули у виска» Бориса. Казалось, что после такой бурной ссоры все доброе, хрупкое, нежное в их душах должно быть выжжено огнем взаимной неприязни, дошедшей до открытой ненависти. И выжженная земля души уже не сможет родить ничего похожего на нежность…

Однако загадочна человеческая душа. Любовь почему-то сменяется ненавистью, а ненависть – любовью. И то, и другое уживается в одном сердце. Ширóко, слишком ширóко человеческое сердце… Через некоторое время после ссоры Борис почти всегда извинялся и признавал свою вину. Светлана брала его своей слабостью. Осознанно или неосознанно, но от ссоры у нее развивалось какое-то недомогание… Борису становилось ее жалко, и он иногда, правда без искреннего душевного раскаяния, извинялся перед ней, стараясь поскорее вернуть мир в их отношения. Лишь бы у нее перестала болеть голова. Если она лежала на диване, он становился рядом на колени, брал в свои ладони ее руку и целовал, целовал и шептал свои извинения и просьбы простить, а она в ответ сердито молчала с каменным лицом. Часто в покаянное чувство она приводила его разумными доводами. Увидев ситуацию ее глазами, он стихал, начинал стыдиться собственного эгоизма и просил у нее прощения. Но ведь прошлого не изменишь, сказанного не вернешь. «В гневе правды не сотворишь»…