Мигене Гонсалес-Уипплер - Что происходит после смерти [Научные и личные свидетельства о жизни после смерти]

Мое первое столкновение с персами произошло на берегу реки Граник. Дарий, проигнорировав меня, послал на битву одного из своих генералов по имени Мемнон. Мемнон, грек, хорошо знавший, с кем он должен будет сразиться, стал умолять Дария; снести города и весь урожай в местности, окружавшей нас, чтобы заморить нас голодом, но Дарий отказался. Это было первой из его многочисленных ошибок.

Как только я прибыл на берег реки, я вошел в ее воды. Ведя свою кавалерию, вооруженный сверкающими доспехами, с ярким шлемом на голове, украшенным белыми перьями, видимыми за милю, я руководил атакой. Позади меня, возглавляемая генералом Парменио, двигалась вперед пехота, медленно, но решительно преодолевая бурное течение реки.

Как только мы перебрались на другой берег, началась серьезная битва. Мой первый удар копьем был так силен, что оно сломалось пополам. Я быстро схватил другое и бросился на персидского военачальника Митридата, зятя Дария. Воспользовавшись тем, что копье было сломано, он метнул в меня дротик, который пробил не только мой щит, но и доспехи. Я избежал ранения лишь потому, что дротик был легким.

Разъяренный, я атаковал Митридата, заставив Буцефала перепрыгнуть через тела павших. Мой первый удар выбил его из седла, после чего я вонзил меч прямо ему в сердце.

Один из персидских генералов, увидев, что Митридат пал, ударил меня своим мечом так, что разбил шлем пополам и рассек мне кожу на голове. Истекая кровью, я развернулся и тут же убил его. Видя, что я еле держусь в седле, брат Митридата поскакал ко мне с поднятым мечом, готовый прикончить меня. Но друг моего детства Клит — такой же брат мне, как и Гефаст — был уже рядом. Он быстро взмахнул мечом и одним движением отсек нападающему руку. Я же секунду спустя упал без сознания на землю.

Вокруг меня продолжалось сражение, пока я лежал в беспамятстве на взмокшей от крови земле. Клит и Гефаст защищали мое тело, пока врач пытался остановить кровь, фонтаном бьющую из моей головы. Как только он перевязал мне голову, и я пришел в сознание и смог встать, я снова вскочил на своего Буцефала и бросился в битву с новым пылом.

Когда Мемнон увидел, что проигрывает, он отозвал свои войска и послал ко мне эмиссара с просьбой о перемирии. Но я жаждал крови и победы и не желал щадить своих врагов. За несколько часов мы разбили неприятельскую армию. Мой гнев был главным образом направлен против греческих наемников, которые присоединились к армии Дария и предали наше дело. Тысячи их были уничтожены, а около двух тысяч, которые выжили, я отправил в качестве рабов на рудники в Македонию. Мои потери составляли меньше полутора сотен воинов. Я всегда заботился о своих людях, но помня некоторые давно забытые правила, я велел захоронить погибших персов со всеми воинскими почестями. Согласно древним легендам, таким образом я обеспечивал им мирный переход в мир иной. Мои действия были восприняты исключительно как благородные и моими людьми, и персами.

Новость о первой победе, подобно пожару, распространилась по присоединенным к Персии греческим городам. Один за другим они приветствовали меня как освободителя.

Весной следующего года я добрался до Гордия, где мои солдаты смогли отдохнуть, а я — собрать новые армии. Одной из известных легенд этой земли была легенда о Гордиевом узле, которым царь Фригии Гордий когда-то скрепил ярмо с дышлом старой колесницы. Он был таким огромным и сложным, что никто не мог его развязать. Легенда гласила, что тот, кто сможет справиться с ним, однажды станет императором всей Азии. Сотни людей пытались, но безуспешно.

Естественно, что как только я услышал эту легенду, я вознамерился развязать этот узел. Именно такого рода легенда могла разжечь воображение населения и облегчить мою завоевательную кампанию.

Когда я приблизился к узлу, то сразу понял бесполезность любых усилий. Узел состоял из сотен петель, каждая из которых дважды обматывала его по окружности, в результате чего по толщине он мог сравниться с туловищем Буцефала. Веревка в узле была толщиной с мою лодыжку. В течение нескольких минут я молча обдумывал это феноменальное явление. Я знал, что его невозможно развязать руками, потому что, помимо своих размеров, он с годами затвердел, сделавшись еще более тугим и неподатливым.

Когда разнесся слух о том, что я пытаюсь справиться с узлом, на площади собрались как мои солдаты, так и жители Гордия, чтобы понаблюдать за зрелищем. Я слышал, как в толпе то здесь, то там раздавались смешки. Они пришли сюда посмотреть, как великий Александр, победитель столь многих армий, потерпит поражение в схватке с простым узлом. В конце концов устав от поисков конца узла, я закричал: «Какая разница, как он будет развязан?» С этими словами я выхватил свой меч и разрубил узел пополам одним ударом. В этот момент тишину разорвал взрыв хохота, и победный клич вырвался из уст моих солдат. С этого времени все были убеждены в том, что я — божественный посланник.

Но не восторг моих солдат и не слава того, кто «развязал» Гордиев узел, были целью моего похода в Персию. Я пришел туда для того, чтобы завоевать персидский трон, и для этого я должен был встретиться с Дарием лицом к лицу.

Наша первая встреча состоялась осенью в битве при Иссе. Когда она началась, силы были равными, но ярость моих атак и решимость победить обратили в бегство персидского царя и его генералов. Вскоре ряды его войск были разбиты, кавалерия уничтожена, а подавляющее большинство воинов убито или захвачено в плен. Снова я заставил Буцефала перепрыгнуть через тела повергнутых врагов и устремиться к колеснице, где я предполагал найти Дария. Но персидский царь, заметив, что я приближаюсь к нему, и увидев свою смерть в моих глазах, выскочил из царской колесницы, пересел в другую, меньших размеров, и моментально унесся прочь. Я преследовал его несколько миль, но он исчез во тьме ночи.

Бегство Дария привело к полной деморализации остатков его войск, которые сразу же покорились мне. Сопровождаемый Клитом и Гефастом на поле битвы, я подобрал накидку и щит Дария и направился к царским шатрам, где, как я знал, находилась его семья.

Когда его мать и жена увидели меня входящим с накидкой и щитом Дария в руках, они решили, что он погиб. С воплями они бросились мне в ноги, моля пощадить их и дочерей Дария. Я всегда был галантен с женщинами и строго запрещал своим солдатам заниматься насилием в захваченных городах. Я поднял обеих женщин и уверил их, что им незачем бояться меня и что я буду обращаться с ними как с царской семьей. И хотя по праву победителя я мог взять себе жену Дария, я ни разу не прикоснулся к ней. Его мать стала одним из моих преданных друзей. Джеремия позже сказал мне, что после моей смерти она отвернулась лицом к стене и отказалась говорить и есть, пока не умерла.