Ананд Дилвар - Раб. История одного преображения

понимаю, что наша встреча причинит ей боль.

Надеюсь, я смогу простить их. А они смогут простить меня. А

Лаура? Она тоже придет с ними?

Пока я пытался разобраться в этой смеси чувства вины, обиды

и прощения, настала ночь. В конце концов усталость взяла верх, и я

уснул.

Раб. История одного преображения

Глава 4

— Будь умницей и поторопись, а то опоздаешь в школу.

— Мам, я не люблю овсянку.

— Ешь — от каши ты будешь сильным. А иначе не сможешь

учиться и играть с друзьями.

— И смогу кататься на велосипеде, ведь так? Ты же обещала

научить меня в эту субботу, помнишь?

— Конечно, научу, милый.

Я закончил завтракать как раз в тот момент, когда за окном

прогудел школьный автобус. Причесав меня и поправив школьную

форму, мама вручила мне коробку с обедом и чмокнула в щеку.

Подбежав к двери, я распахнул ее и замер: яркий солнечный

свет ослепил меня.

Постепенно глаза привыкли... и я вновь увидел лицо мамы.

Только теперь оно было не молодым и беспечным, как во сне, а

измученным и постаревшим. Глядя на меня, она то и дело

промокала глаза носовым платком.

Я также различил силуэт отца, который стоял позади нее, с

привычным для него невозмутимо-отстраненным выражением

лица. Даже в такой ситуации он всячески пытался скрыть свои

истинные чувства.

— Сынок, прошу тебя, ответь мне! — молила мать.

— Врачи сказали, что он ничего не слышит, — пробормотал

отец. — Перестань терзать себя.

— Как такое могло случиться? За что мне это? За что? —

сорвавшись на крик, мать в отчаянии стала колотить меня по

груди.

Отец оттащил ее от кровати и прижал к себе.

— Прошу тебя, успокойся, — умолял он.

— Как ты можешь быть таким бездушным? Взгляни на нашего

сына. Он словно труп! — Она попыталась вырваться из его рук.

— Это мы во всем виноваты! — зарыдала она и лишилась

чувств.

Отец подхватил ее и усадил на стул, а сам побежал за

помощью.

«Мамочка, прости меня. Я не хотел, чтобы ты страдала. В том, что случилось, нет твоей вины. Я же помню — ты всегда

заботилась обо мне, моем брате и сестрах».

Она начала приходить в себя, когда в палате вновь появился

отец. Следом за ним спешила Вера.

— Я дам ей успокоительное, — сказала Вера. Наполнив шприц, она сделала матери укол.

— Этого не может быть... — шептала мама, все еще в

полуобморочном состоянии.

— Не волнуйтесь, с ней все будет в порядке, — заверила Вера и

вышла из палаты.

Взглянув на отца, я понял, что никогда еще не видел его таким.

Куда делось его самообладание! Его кулаки были сжаты, зубы

стиснуты, он лихорадочно переводил взгляд с матери на меня.

Казалось, будто он едва сдерживается, чтобы не ударить одного из

нас.

На мгновение я даже испугался... но затем случилось нечто

немыслимое: спрятав лицо в ладони, он рухнул на колени перед

моей кроватью и начал рыдать.

Я с трудом верил своим глазам. Отец всегда был так суров с

нами. Я знал, что он любит нас, ведь мы никогда не испытывали

материальных трудностей. Но ему всегда было крайне трудно

выражать свои чувства.

А теперь он плакал и плакал, и только порой с его губ

срывались слова: «Этого не может быть. Этого не может быть...»

В конце концов он немного успокоился.

— Мне так жаль, сынок, — сказал отец, сжимая мою руку. — Я

так тебя люблю...

«Я тоже люблю тебя, папа».

— Я всегда был слишком строг с тобой. Хотел, чтобы ты стал

сильным и дисциплинированным. А теперь я не знаю, что делать.

Просто не знаю.

Мне хотелось рыдать от горя.

«Я понимаю, папа. Теперь-то я понимаю. Ты хотел сделать как

лучше».

— Я всегда прятался за маской настоящего мужчины, —

продолжал он. — И лишь сейчас, увидев тебя парализованным, я

могу сказать, как сильно тебя люблю... Хотя, наверное, ты даже не

слышишь меня. Все это так ужасно!

«И я тоже люблю тебя, папа. Очень люблю».

Отец душераздирающе зарыдал:

— Мне казалось... если я буду покупать тебе вещи и игрушки...

ты поймешь, как много ты для меня значишь.

«Ты даже не представляешь, как сильно мне хочется обнять

тебя и поцеловать. Жаль, что я не могу сказать тебе об этом», —

подумал я.

— Это я во всем виноват — я всегда был строг с тобой. И чем

больше у тебя было в жизни неудач, тем жестче я становился.

Возможно, мне следовало вести себя помягче. Пожалуй, это и

правда моя вина.

«Пожалуйста, папа, не нужно винить себя за это. Теперь-то я

знаю, что все было совсем по-другому. И я прощаю тебя».

— Может, нужно было поговорить с тобой и попытаться

понять, чего ты хочешь. Мне так жаль, сынок.

Продолжая рыдать, он опустил голову мне на грудь.

Я заметил маму, которая стояла рядом с отцом и смотрела на

него с изумлением. Она опустилась рядом с ним на колени, крепко

обняла и коснулась губами его лба.

— Мы должны быть сильными, дорогой, — сказала она. —

Господь нам поможет.

Остаток дня они провели у моей постели. Сидели и молчали, поглядывая время от времени друг на друга. Когда на глазах у

одного проступали слезы, другой тут же бросался утешать его.

Глядя на них, я вспомнил детство, когда лежал с температурой, а родители по очереди дежурили у моей постели. Один за другим

всплывали передо мной эпизоды, говорящие об их безграничной

любви и заботе.

Я подумал, как терпеливо, должно быть, они учили меня

ходить и говорить. Как радовались моим первым успехам в школе...

Почему же только сейчас я начал осознавать, как сильно любят

меня мои родители? Сейчас, когда сам я не в состоянии сказать им, как сильно я их люблю и как благодарен за все, что они мне дали?

Почему я только и делал, что обвинял их в своих промахах и

неудачах? Почему я не смог понять, что у них своя собственная

история радостей и печалей — история, которая сформировала со

временем их характер?

В тебе не было сострадания, — услышал я голос наставника.

— Ты так часто злился на них, постоянно винил их во всем, что

перестал замечать то хорошее, что они тебе дали. Лишь осознав, что ты свободен, что ты — единственный, кто несет