Евгений Молодыко - Желание Чуда

Не знало оно и не могло знать ценности его личности. Только в себе самом ощущал он жизнь и, глядя из своего душевного убежища, чистый и непорочный, видел, насколько всё пошло и противно, а он вынужден участвовать в этом фальшивом театре.

И жене своей желал только добра: старался затащить её в свою норку, чтобы она увидела его сокровище, и казалось ему, что там вдвоём им будет спокойно и безопасно. Катя сопротивлялась, а он, как скорпион, всё жалил и жалил, до крови и душевной боли, чтобы парализовать свою жертву и затащить к себе.

А Катя восприняла его притязания как посягательство на свою личность и духовную свободу. Не мог он простить страшного греха, который лишал его покоя: её открытости и любви к людям и мстил ей за то, что она не может его понять.

Ещё с первых дней знакомства с ним, мама, Варвара Ивановна, предупреждала Катю: «Ты хочешь за него замуж, Катя, смотри, не обожгись, тяжёлый у него характер». Катя отвечала: «Ты что, мама, меня не знаешь, любого я растоплю…»

Не растопила, променяла свою свободу на ад супружеской жизни. Когда предписанное рабство приковало её к ненавистному ложу, заставляло нести обязанности, уже не освящённые любовью. Не могла вырваться Катя из этих тяжёлых, насильственных уз и готова была, как наказанный раб, упасть под гнётом судьбы...

«Знай своё место». Но разве могла яркая женщина с душой царицы принять на себя ужас обыкновенной женской участи? «Да убоится жена мужа своего!» И Катя боялась своего мужа. И ненавидела его.

За его сверлящий, злобный взгляд, за то, что почти не видела мужниной зарплаты — половина уходила на алименты, а вторую — после выплаты налогов и обязательной покупки облигаций, он утаивал и пропивал, за то, что не видел и не мог оценить в ней Человека, за зло препятствий, которые он ей чинил.

Но разве можно ненавидеть сильно того, кого мы не в силах отдалить от себя? Так и жили они, пытаясь сохранить ради детей тот кисло-сладкий компромисс, в котором забывали, хотя бы на время, как они сильно ненавидят друг друга.

В 1952 году мужа по армейской службе перевели в Хакассию — Саралинский район, посёлок Центральный, золотоизвлекательный завод. Сплошная глухомань, скалы, ближайшая станция Копьево за 100 км. Условия для жизни — невыносимые, а у Шанаевых — трое детей. Нашла Катя себе работу по душе — художественным руководителем в клубе соседнего посёлка. Разразилась буря.

Жуткими скандалами сопровождался каждый её выход на работу, муж не давал прилично одеваться. Но Катя не хотела переступать через себя. Однажды, когда должны были представлять концерт, и заехали к ней на машине, муж её не пустил, Катя, изловчившись, уехала в домашнем фартуке в клуб…

Она чувствовала себя деревом, посаженным в цветочную вазу, жар-птицей, которую сневолили в железную клетку, хоть и золочёную. Золочёную потому, что у неё всё-таки есть муж, да ещё и офицер.

В марте 1953 года переезжали в посёлок Ингаш, Красноярского края, в детскую колонию. В машине, при переезде, услышали страшную, поразившую всех весть — умер Сталин. Казалось, жили при нём как за каменной стеной, а сейчас, когда рухнула эта твердыня, стали беспомощными, брошенными. Врагов много… Оплакивая Сталина, люди оплакивали себя, казалось, что с его уходом ушла большая часть души каждого человека и потеряны все надежды…

Ревность мужа не утихала, наоборот, казалось, раздирала его изнутри. Жену он ненавидел так же сильно, насколько страстно любил. Его страшила и тревожила её напряжённая внутренняя жизнь, загадочное томление духа, странные порывы души — она не была такой же как он, закованный в свой панцирь, она — независима от него, порой непостижима.

Разве это не повод для смертельной тревоги? И за себя и за неё. Эта её духовная независимость была для него невыносима, грозила бедой. А он хочет недостижимого — любить её всю, целиком — никому он не позволит любоваться ею. Его мучило то, что она, как прекрасный цветок, цветёт сама по себе, а он не может никакой властью любви захватить, удержать весь её аромат.

Уже тем она ему не верна, что существует, живёт, радуется, мечтает. Разве это не таит гибель для него самого? И он мстил своей жене, за то, что уже не может с ней расстаться — подчас мелочно, подло.

Он видел, что её духовные взоры направлены не на него, самого ближнего и в то же время самого далёкого. Разве можно любить и дальнего, любя и ближнего? У кого хватит сил на это?

Ревновал он и к своим детям. Как так, лучшее время — детям, лучший кусочек — детям? Ненавидел он своё продолжение, потому что отрицали они его мрачно-драгоценное «я». Иногда дети, встречая отца с работы, бежали к нему: «Папа! Папа!» А вот он уже им что-то выговаривает, и бедные дети, как увядшие цветочки, понурив головы, бредут, глядя себе под ноги.

Когда выходила Катя замуж, то семейная жизнь ей представлялась иначе. Ей казалось, что создание семьи предполагает только естественные чувства любви и радости, которые дают тонкие энергии и есть та невидимая сила души, которая поддерживает человека, даёт нравственную опору, окрыляет и вдохновляет.

Человек радуется сам, любит других, и жизнь его приобретает божественный смысл. Но зачастую люди сами создают ячейку «энергетического вампиризма». Не знала Катя, что выходит замуж за потенциального «вампира». Это она поняла, когда Михаил с садистским удовольствием нападал на свою «жертву», обвинял и обличал, провоцировал скандалы и ссоры, вызывая боль физическую и душевную.

Он искал бури и устраивал её по малейшему поводу, чтобы навязать свой устрашающий порядок, создать жёсткие условия борьбы. Долго размышляла Катя об этом, наблюдая и другие семьи: «Почему всё так происходит? Почему «вампирам» доставляет особое удовольствие ставить всё с ног на голову, вызывая взрыв негодования? И какая скрытая цель за этим?»

И, наконец, поняла: провоцируя конфликт, «вампир» заставляет «человека-жертву» выходить из равновесия, и «человек-жертва», как закрыто-открытая система, выделяет большую порцию энергии для того, чтобы вернуться в свою тропу — исходное равновесное состояние. А доза энергии идёт как раз на питание «вампира», который и спровоцировал этот выброс.

Любая семья в большей или меньшей степени и является как раз своеобразным «энергетическим насосом», в котором и происходят взаимные перекачки и подпитка энергиями друг друга. После предгрозовой атмосферы, а затем — грома и молний — тишь да гладь, даже угрызения совести, проявления нежности, но до той поры, когда происходит разряжение кого-то и ему снова нужна энергия для своего существования.

И идут, как два каторжника, связанные кандалами, бок о бок, мужчина и женщина, храня про себя некую сокровенную тайну любви-ненависти, демонстрируя видимость благополучия. Мы — семья! А ведь семья — это трагедия двух одиночеств.