Фредерик Оливер - Гражданин двух планет

Нам предложили сесть в машину более легкой конструкции и иной формы по сравнению с теми, что использовались на городских проспектах. Не желая казаться новичком, я дал старт, едва служитель тронул рычаг. Машина легко взмыла в воздух, подобно мыльному пузырю, и помчалась по кромке нижнего уровня дворца. Вскоре мы вышли из этого, напоминавшего формой сигару, экипажа и пересели в другой, двигавшийся уже не по воздуху, а по проложенным в полу рельсам. Обогнув половину здания, машина нырнула прямо в зияющую пасть одной из громадных каменных змей. Но вместо того, чтобы подниматься под тем же углом, под каким шло вверх тело рептилии, она заскользила вперед по горизонтальной плоскости, туда, где еще мгновение назад было совсем темно и где все внезапно озарилось светом. Это было так прекрасно, что мы замерли от неожиданности. Приглядевшись, я понял, что сияние исходило от стен, которые, казалось, переливались красным, синим, зеленым, желтым и всеми другими оттенками огня. Самое подходящее сравнение для этого, пожалуй, — сверкающие под солнцем капли росы на мириадах паутинок в утренних лугах. Я забыл о своем самолюбии и спросил, что вызывает такое ослепительное свечение. Проводник ответил, что стены покрыты особым раствором, в который добавлены крупинки цветного стекла.

Пока мы любовались игрой света на стенах, наша машина замедлила движение по горизонтали на дне своеобразного колодца. Дорога спиралью вилась по его стенам, кончаясь где-то под потолком, едва различимым в свете фар. Начался быстрый подъем. Когда машина достигла верха, дважды раздался приятный звук колокольчика, и тотчас же весь потолок бесшумно сдвинулся в сторону, пропуская нас. Затем он автоматически вернулся на место, и мы очутились в великолепном зале, размеры которого нельзя было точно определить из-за многочисленных подвесных экранов из шелка карминного — императорского цвета, а также вьющихся растений, создававших настоящие миниатюрные аллеи. Цветы и певчие птицы, фонтаны и воздух, наполненный ароматами, живительно прохладный после уличной жары, — все это показалось настоящим раем.

Потолок огромного зала просматривался не везде, во многих местах его закрывали вьющиеся лозы. Необычайную гармонию этого зрелища усиливали чарующие звуки музыки, которой вдохновенно вторили птичьи хоры. Наша машина бесшумно скользила по райскому саду среди цветов, звуков и запахов, мимо прекрасных статуй и изящных фонтанов. Благодаря равномерному движению создавалась иллюзия, будто мы стоим на месте, а восхитительное видение плывет нам навстречу. Это был поистине союз искусства и науки, и торжеством его стала чудесная сказка, триумф человеческих знаний и умений!

Во всех направлениях мимо нас двигались другие машины с людьми в праздничных одеждах. Разнообразные тюрбаны ярких цветов указывали на их социальное положение. В Посейдонии, как впоследствии и в других странах, общество делилось на социальные касты. Были касты правителей, ученых, духовенства, ремесленников, немногочисленная каста военных, являвшаяся одновременно полицией и скорой помощью, и так далее. Люди всех классов носили одежду единого стиля, отличие создавали только головные уборы. Все носили тюрбаны, но этот предмет одежды у каждой касты имел свой цвет. Тюрбан императора был из шелка цвета чистого кармина, советников — цвета красного вина, а других официальных лиц — бледно-розового. Тюрбаны военнослужащих отличались насыщенным оранжевым цветом у солдат и лимонным у офицеров. Чистый белый цвет указывал на принадлежность к духовенству, серый — к ученым, литераторам или художникам. Синий означал ремесленников, механиков и рабочих, а зеленый объединял всех тех, кто по каким-либо причинам — по возрасту или недостатку образования — не пользовался пока избирательным правом.

Все эти знаки отличия строго соблюдались, но не играли отрицательной роли, так как чувство кастового превосходства не было свойственно никому, какой бы цвет они ни носили. Уважение к любому труду было столь сильно развито, что межклассовой зависти просто не существовало. Те, кто вынужден был носить зеленый цвет из-за своего несовершеннолетия, вскоре вырастали из этого цвета, а для тех, кто не обладал достаточным образованием, позволяющим носить другой цвет, он был своего рода стимулом, побуждавшим их еще настойчивее трудиться для достижения более почетного положения в обществе.

Пока я разглядывал сад и предавался размышлениям, наша машина едва не столкнулась со встречной, в которой мчалась девушка, казалось, не обращавшая никакого внимания на движение, поскольку она поправляла распустившийся конец своего серого тюрбана. На нем ярко сверкнул рубин в броши, какую могли носить только члены императорской семьи. Мы свернули во все увеличивающийся поток машин и вскоре въехали во вторую залу. Но я мыслями все еще был с той девушкой в сером тюрбане. Как ослепительно сияла ее красота! Так я впервые увидел принцессу Анзими. Но не будем забегать вперед..

Зала, в которой мы оказались, была чуть меньше предыдущей, но не менее величественной. Все, тут было сделано из блестящего, сверкающего кармином камня, за исключением возвышения в центре. По окружности его шли ступени из черного мрамора, а верхняя часть, имеющая двенадцать футов в поперечнике, венчалась помостом из дерева, обитым черным бархатом. Здесь следует заметить, что черный цвет был цветом — символом, соединявшим в себе символику всех остальных цветов, показывая таким образом, что тот, кто восседает на троне, принадлежит всем классам. И это действительно было так, ибо Рей Уоллун являлся не только монархом, полководцем и одним из первосвященников, он был писателем, ученым, художником и музыкантом, а также искусно владел ремеслами.

Повинуясь жесту императора, наша машина остановилась у серебряной ограды, окружавшей трон. Сопровождающий предложил нам выйти и, открыв небольшую дверцу, пригласил подняться по ступеням помоста к подножию трона Рея. Я повиновался, чувствуя, как учащенно забилось мое сердце. Побледнев и трепеща безо всякой причины, я все-таки сохранил достаточно самообладания, чтобы предложить матери опереться на мою руку. Думаю, что никогда в жизни я не шел с такой гордостью. На верхней ступени мы опустились на колени и ждали приказа подняться, который не замедлил последовать.

Глядя на меня, Рей Уоллун тихо произнес:

— Цельм, ты очень молод, но мне известно, что ты уже преуспел в науках.

— Я счастлив, если ты видишь меня таким, зо Рей, — ответил я.

— Не поведаешь ли мне, Цельм, какого рода занятия привлекают тебя больше всего?

— Мой император, сочту за честь. Я не избирал ничего по собственному желанию, ибо не сомневаюсь, что Сам Инкал определил мое предназначение, указав, прежде всего, на геологию. Он также даровал мне природные способности, которые предписывают заняться языками и литературой. Я еще не принял окончательного решения, но думаю именно об этих областях науки. На геологию же Он указал мне, когда я прошел через серьезное испытание.