РДРС - Отцовская книга. Объединённая версия. Пока не поймёшь истинную ценность Знаний, твой жалкий удел – лишь покупать вещи

– Семейная реликвия… Ещё прадедушка мой вырезал чашу сию…, – сказал он, обводя друзей изпод полуприкрытых век многозначительным взглядом, который должен был, по всей видимости, вызывать благоговейный трепет у абсолютного большинства слушателей, ему внимающих. Никогда ещё не иссякала оная у славных представителей Рода Нашего, Великого во всех отношениях. И вот…, со вчерашнего дня…, эта нелёгкая, но вместе с тем почётная обязанность по её наполнению, во избежание опасного рассыхания благословенной древесины, легла на мои мужественные широкие плечи. Уверен, что достоин буду Чести этой, весьма, к слову сказать, немаленькой, а потому далеко не каждому уготованной, – продолжал он, наполняя сосуд оставшимся со вчерашнего дня подогретым элем, – ведь главное назначение чаши круговой – это разделять всё содержимое её: и горькое, и сладкое, и пресное, и забористое с друзьями верными, а я, смею заметить, в компании таковых в данный момент и нахожусь, чем и горжусь открыто, восторженно и беспримерно. Счастлив я, други мои незабвенные, в первый раз осушить сей кубок здесь, вместе с вами, – и, осенив лик свой растроганно-лучезарный притворным смахиванием ненароком обронённой скупой мужской слезы, красноречивое создание одним глотком осушило половину фамильной посудины, после чего чуть покряхтело и с показным, слегка гипертрофированным трепетом передало изрядно полегчавший артефакт в руки Габринуса.

– С великим почтением и уважением принимаю и я Честь испить с вами, друзьями моими, чашу сию, – в тон ему проговорил старый лекарь с весёлыми, смеющимися глазами, потихоньку впуская в свой организм миллилитры горячего пива, – да, не иссохнут источники, что льют радость в сердца наши, огнём вскормленные, посредством таких вот, как сейчас, восхитительных напитков…, и, да, не оскудеют закрома потаённые, что даруют празднествам этим яства, встающие непреодолимой, ну, или практически непреодолимой стеной на пути густых и непролазных туманов, жаждущих утащить в полон головушки наши светлые…, и да не оставят нас Предки Великие, чья мудрость…, раз за разом…, духовного обогащения ради и последующих трудов праведных сводит за трапезой общей таких достойнейших, без малейшего преувеличения, людей, как мы, побратимы вы мои наречённые, велеречивостью отнюдь не обделённые.

– Аминь, – закончил Рагнир, осушив до дна деревянную чашу. Будем здравы, – и, сбрызнув на пол последние капли, нарочито осторожно передал Вереге драгоценную реликвию его Рода. Я так понимаю, учитель, что в свете текущего ассортимента употребляемых напитков для заботливо собранных мною сегодня ни свет ни заря капель росы в настой ваш утренний, места явно не предвидится…?

– Увы, и, ах… Есть время для настоя, и есть время для чаши круговой…!

Друзья дружно посмеялись и принялись за еду, одновременно обсуждая планы на будущее.

– Ну, что… Я предлагаю пойти налегке, возьмём с собой только самое необходимое, – сказал Габринус. Путешествие предстоит довольно длительное и, судя по всему, нелёгкое…, трудностей, к бабке не ходи, будет с избытком, так что, орлы мои быстрокрылые, чем быстрее втянемся мы в условия походной жизни, тем скорее расслабимся и начнём получать какое-никакое удовольствие от нашего с вами приключения. Обрубив же загодя, ещё на берегу, большинство веревок комфорта из привычных и, вроде как, необходимых вещей, мы придадим сему важному процессу адаптации нужное ускорение.

– По Душе пришлись мне слова твои, атаман! Любо! Счастье всегда идёт рука об руку с Дерзостью и Отвагой. И пусть звезда Мужества нашего, великого, как айсберг, в своём основании…, и также до времени частенько сокрытого, освещает нам путь!

Скоро дума думается, да не скоро дело делается. Однако, сия поговорка здесь попросту дала сбой. Достав из кладовки небольшие кожаные дорожные ранцы и сложив туда общими усилиями всё необходимое, друзья вышли во двор, чтобы вырезать походные жерди. Они представляли из себя длинные, выше человеческого роста, деревянные шесты, к которым сантиметров за сорок от вершины с помощью ремней привязывались небольшие крепкие перекладины для образования крестовины…, затем к ним приторачивались ранцы с провизией и другими необходимыми в дороге вещами, такими, как шерстяные одеяла, инструменты, сменная одежда, ну, и тому подобное дополнительное материальное обеспечение. Носилось сие нехитрое приспособление на плечах…, в случае же усталости шест просто-напросто упирался нижним концом в землю, давая возможность путнику слегка передохнуть. Закончив с приготовлениями и громко выдохнув, вся троица, как по команде, уселась на большую широкую посеревшую от времени и осадков, но всё ещё довольно крепкую и вполне себе добротно выглядящую скамейку, стоявшую перед домом. У каждого в голове проносились собственные мысли и воспоминания… Они покидали этот дом, не зная, когда вернутся…, и вернутся ли вообще, но желание всего нового, неизведанного решительно толкало наших друзей вперёд. Посидев на дорожку, они встали, молча заколотили дом, взвалили на плечи вещи и, не оглядываясь, двинулись навстречу судьбе и грядущим приключениям, ощущая где-то внутри себя всё нарастающую и распирающую грудь невообразимую радость от престоящих событий и полной неизвестности.

Через час-полтора пути от присутствовавшей было вначале бодрости не осталось и следа. Время близилось к обеду, Солнце припекало, плечи от непривычной нагрузки сильно болели, и путешественники, чуть посовещавшись для проформы, большинством голосов приняли решение остановиться на привал, дабы переждать полуденный зной…, по крайней мере, так звучала официально выдвинутая версия столь непродолжительного начального марш-броска от зачинателей сего похода. Побросав поклажу в тени огромного дуба, Габринус и Верега распластались по земле. Рагнир же, почти не скрывая рвущуюся из всех щелей улыбку, подал им флягу с водой, которую сотоварищи его многоопытные опустошили в мгновение ока. Напившись, Верега, кряхтя, пробормотал с весьма озадаченным видом:

– Честно говоря, я ожидал от себя большего…

– В Душе своей мы всегда остаёмся витязями, младыми да удалыми, – сказал Габринус с усмешкой, – хотя телесная оболочка наша с годами, отнюдь, не молодеет…, тем более с годами ленивой размеренной жизни, лишённой всяческих ограничений и преодолений. Как ни крути, теряется былая хватка и острота ума. Чего, уж, там… Размякают богатыри и становятся тяжелы на подъём. Слава Предкам, что мы с тобой вообще, друг мой слегка великовозрастный, нашли в себе силы сбросить всё это огорчение и отправиться в путь… Одному Рагниру, кажется, сей поход не доставляет абсолютно никаких трудностей – молодость. Смотри-ка, уже и костёр развёл, и воду под чай поставил…, – красота, однако, получается!