Владислав Прусенко - Мир наизнанку. Книга для тех, кто не разбирается в людях

Но дело в том, что аналогичное застревание демонстрирует и родитель. В частности, когда ребенок начинает по очереди перебирать способы эмоциональных воздействий, в какой-то момент родитель может не выдержать… Может статься, что родитель не может выносить детский плачь и истерику, не знает, как на них реагировать. Конечно, та точка эмоциональной шкалы, в которой родитель «ломается», у каждого своя, но сейчас важно немного другое.

Сталкиваясь с болезненным для себя проявлением детской эмоциональности, родитель порой выпадает в аффект и начинает либо «ублажать» ребенка любой ценой, чтобы тот перестал плакать (тем самым фиксируя манипулятивность уже ребенка); либо манипулятивно переключить его внимание (тем самым фиксируя рассеянность и неумение сосредоточиться); либо агрессивно подавлять проявление эмоциональности или переключить ребенка в другое состояние – например, из гнева и недовольства в бессилие и разочарование; либо переключить истерику на кого-то другого, включая самого ребенка; либо еще какие-то варианты. Есть и конструктивные решения, конечно, но мы же здесь не ради этого.

Но бывает, что, боясь столкнуться со взрывной эмоциональностью ребенка, родитель стремится заранее просчитать любое недовольство ребенка и «подстелить соломку» везде, где можно. Либо, как обратный полюс той же реакции, заранее подавить нежелательную реакцию ребенка «упреждающим ударом» агрессии или манипуляций. Здесь стремление «во всем угодить» и стремление «заранее подавить» – две крайние реакции на одну и ту же невозможность выносить детские капризы и слезы.

Стоит заметить, что именно отказ в выполнении желаний запускает механизм осознания, – заставляет ребенка задуматься, захотеть разобраться, искать новые варианты. И это важно. Пока все желания исполняются как бы сами, никакое сознание ребенку не нужно. Если все желания исполняются, психическое развитие ребенка, по сути, останавливается – точнее, даже не начинается. То же самое происходит, если НИКАКИЕ желания не сбываются. Так что и всеугождение, и всеподавление оказывают на ребенка в принципе схожий эффект, – делают его развитие ненужным или невозможным, замораживают в двухлетнем возрасте.

В некоторых случаях (реальный пример, кстати) родитель испытывает чувство вины, если не может предсказать все детские горести. (А он, конечно, не может предсказать ВСЕ детские горести.) Более того, родитель , встречая потенциального ребенка , заранее чувствует себя виноватым в том, что не сможет удовлетворить все детские хотелки. (Как обычно, курсивом – ролевые модели, а не родственные связи). Или даже заранее чувствует себя агрессором и насильником (от слова насилие , без сексуального контекста) – потому что где-там, в необозримой перспективе, есть хотелка, которую он не сможет обеспечить, что неизбежно вызовет эмоциональную реакцию ребенка, с которой он ( родитель ) в какой-то момент не справится и неизбежно выпадет в состояние аффекта, где, конечно, применит к ребенку насилие. То есть, ребенок еще только на горизонте маячит, а он, родитель, – уже автоматически агрессор, где там мое чувство вины? И вообще бежать как от огня нужно от любых детей .

И, конечно, эта игра переносится во «взрослую» жизнь, и особенно проявляется в отношениях между мужчиной и женщиной. Там по умолчанию очень много родительско-детских паттернов, если вообще есть что-то другое. То есть может случиться, что мужчина гостье даже чаю не налил еще, а чувство вины за то, что он – насильник (в широком смысле, а не только про секс), уже маячит на горизонте. Ну ок, прямо сейчас не насильник – но где-то, когда-то, гипотетически, мог бы им быть! Значит, уже виноват.

(Я допускаю, звучит как бред, но повторюсь, это реальный кейс – и не один – и именно такие цепочки выстроены в головах у людей. И это я бледно описываю. Не хватает у меня красок и воображения.)

Хотя в основе всей истории – детское неумение пережить отказ и родительское неумение пережить детское неумение пережить отказ. «Два сапога – пара», как говорится.

Подчеркну – важна даже не сама реакция на детскую истерику, а колоссальное чувство вины за то, что ты – говно, а не родитель. Не справляться – в общем, нормально. Верить, что хороший родитель всегда справляется, – вот это уже невроз.

Что еще важно. Неумение переносить какую-то из детских эмоций вполне однозначно передается по наследству. Хотя конкретные реакции могут различаться. Это, кстати, хороший маркер и для «взрослых» – какая эмоция выбивает из колеи, провоцирует состояние аффекта?

Что с этим делать – тема для другой истории, тем более, что я точно уже где-то писал. Как пережить чужую боль. Кажется, в «Руководстве по самореализации», но это не точно.

В предыдущем разделе мы рассмотрели, как вербальное и невербальное оказывается в разных субличностях, мало связанных и даже противопоставленных одна другой. Сейчас я хочу разобрать эту тему подробнее.

Итак, я утверждаю, что чем сильнее родительский контроль, тем прочнее и выше стена между вербальным и невербальным в сознании ребенка. Можно представить так: если внешний контроль в избытке, то внутренний атрофируется за ненадобностью. Или из чувства протеста.

Чем сильнее внешний контроль, тем меньше осознанность подконтрольного.Усиливая контроль, мы делаем детей идиотами. А за идиотом нужен дополнительный контроль, конечно, и так по спирали до бесконечности. С каждым новым витком, стена бессознательности становится выше и толще. Но даже к этому ребенок может адаптироваться.

Есть такая потрясающая игра, когда полная бессознательность – в смысле тотального отсутствия связи между вербальным и невербальным, абсолютное «не ведаю, что творю» – представляется как искренность и непосредственность. А последнее – очень привлекательно! Позволяет «сесть на голову» почти любому партнеру. И как следствие – не только широко распространено, но представляет своего рода идеал. Так можно удачно выйти замуж (ненадолго) и сделать карьеру (тоже ненадолго). Попутно заработав психическое расстройство и сведя с ума окружающих. Но о последнем, скорее всего, никто не узнает.

Что такое родительский контроль? Это команда типа «делай, как я сказал (а)» или «делай, как я считаю правильным». Такая команда формирует прочную связь, как ни странно, между вербальным и невербальным, но между чужим вербальным и своим невербальным. Между чужим мышлением и своим действием. Если убрать из системы чужое мышление – т.е. контролера – поведение ребенка окажется неуправляемым, потому что связи со своим вербальным у него нет, а значит – никаких механизмов самоконтроля и саморегуляции тоже нет. Они не были наработаны. И тогда ребенка «несёт». Независимо от возраста. Он чувствует себя потерянным и дезориентированным. Ему не на что опереться. Так возникает несамостоятельность мышления. Не обладая самостоятельным мышлением, ребенок вынужден прибегать к услугам контролера, не взирая на то, какую эмоциональную травму он при этом получит.