Владислав Прусенко - Мир наизнанку. Книга для тех, кто не разбирается в людях

Вообще, оценивание – это процесс выделения из общего потока сигналов наиболее важных по не вполне понятному признаку. С единственной целью – оценить степень опасности или полезности происходящего и предсказать поведение всех участников: могу я это съесть, или это собирается съесть меня? Таким образом, безоценочность – это восприятие всего спектра сигналов, без первичного деления на полезные и бесполезные. И это штука вообще бесполезная с точки зрения выживания. Даже наоборот. Поэтому родители, дрючащие ребенка достигаторством и контролем, как бы очень способствуют его выживанию. Правда, убивают желание жить, но это всплывает не сразу…

Если совсем просто: безоценочное восприятие – это когда я смотрю, вижу, не оцениваю и не вмешиваюсь, но и не отворачиваюсь, а продолжаю смотреть и видеть. В противоположность двум оценочным позициям:

а) посмотрел, оценил как важное, вмешался;

б) посмотрел, оценил как не важное, отвернулся.

Вот это безоценочное восприятие – это такой хитрый навык, что я не встречаю его в обычной жизни почти совсем. Зачем же он нужен? А вот зачем.

Только он дает возможность увидеть внутренний мир другого человека. Не с позиции хищника или еды, потребителя или источника потребления, но так, как он видел бы его сам, изнутри себя. Увидеть реальность другого человека глазами другого человека. Его реальность его глазами. Не моими. И спустя какое-то время, весьма значительное, увидеть свою собственную реальность своими собственными глазами, что вообще невероятно круто.

Но в парадигме родитель-ребенок каждый учится моделировать поведение партнера и влиять на него. А для этого, нужно:

– либо смотреть на себя глазами партнера, чтобы предсказать его поведение по отношению ко мне;

– либо заставить его смотреть на себя моими глазами, чтобы навязать нужное мне поведение.

Таким образом, родитель видит чужую ( ребенка ) реальность своими глазами, а ребенок видит свою реальность глазами чужими, т.е. родителя . Или наоборот. В обоих случаях восприятие вывернуто наизнанку и перекручено. Родитель и ребенок как поведенческие роли просто не способны видеть иначе. Их «отношения» этим исчерпываются.

Свою реальность своими глазами не видит ни один из них. Реальность партнера глазами партнера тоже не видит ни один из них. Любовь, говорите? Да они оба селективно глухи и слепы, и по факту, вообще не знакомы. Ни друг с другом, ни сами с собой.

К чему это приводит? К тому, что у ребенка не формируется:

– понимание, как и кому можно выразить, описать свою внутреннюю реальность;

– понимание, что у другого человека есть своя реальность, качественно отличная от моей;

– терпимость к другим картинам мира;

– умение понимать другие картины мира, которое возникает толькоиз умения увидеть реальность другого человека его глазами, не моими;

– уважение к чужому внутреннему пространству;

– собственно, взаимопонимание;

– собственно, принятие и любовь – как позволение другому просто быть, без навязчивого стремления исправлять и переделывать;

– простое человеческое счастье, в конце концов.

А вместо этого формируется: невроз достигаторства; болезненное раздутое эго; нулевая толерантность к партнеру (чуть что не так – послать всех… в космос); состояние, когда единственный способ почувствовать себя хоть на время если не счастливым, то удовлетворенным – это навязать свои чувства и свою реальность всем окружающим. Хотя и социальная успешность при этом тоже формируется, но не всегда и не у всех.

Если способность видеть реальность другого человека его глазами не сформирована у взрослого, в отношениях это рождает уйму претензий к партнеру. Не обязательно обоснованных. Если нет основания для реальных претензий, то придуманные тоже подойдут. Просто для того, чтобы чем-то заполнить общение. Потому что альтернативный способ общения – на равных – просто не сформирован. И тогда поиск близости, уважения и признания выглядит именно как ежесекундное обновление списка претензий.

См. также главу «Оценочное поведение и способы описания реальности»

Вот, так внезапно, безоценочное восприятие – абстрактный навык из раджа-йоги – оказывается полезным во вполне обычной жизни. Но хорошо, это мы, раджа-йоги, такие крутые, а что делать обычным людям?

А обычным людям нужно научиться… играть друг с другом. Именно дурачиться, без претензий, ожиданий и планов на будущее. Нейрологически это самое близкое состояние к «видеть реальность другого человека его глазами». Игра – это деятельность, не обусловленная необходимостью. Она дает внутреннему творческому пространству право быть. Никакого другого способа, насколько я знаю, нет. Играть: без анализа, оценки, критики, принуждения к обучению, постановки целей, задач и т. д. и т. п. Потому, что сначала: я есть, и только потом: какой я есть. И пока « я есть»не наиграется, никакое автореферентное самоописание не формируется в принципе.

Судя по тому, что я вижу в работе, как минимум с половиной моих клиентов их родители не играли никогда вообще. Вот видите: травма, это не только то, что было. Иногда это то, чего не было. И в эту дыру – незаполненного опыта – сваливается фантастическое количество чужого дерьма всех сортов и оттенков. Потому, что свято место пусто не бывает.

Более того: игра должна быть такой, где ребенок ведёт, создаёт правила, задаёт тон. А взрослый очень мягко страхует его, адаптирует правила и даёт обратную связь, тем самым обеспечивая и безопасность, и результат, который устроит обоих. Важно, чтобы именно в этом формате. Почему – я расскажу вам чуть позже.

Играйте с детьми по их правилам. Если еще не разучились. Смотрите на их мир их глазами. И тогда, спустя какое-то время, вы научитесь видеть свой мир своими глазами.А не чужими. И тогда будет вам счастье.

(см. также главу «Ошибка экстраполяции»)

Предположим, я уверен, что всегда говорю правду (оставим пока вопрос, так ли это на самом деле). Как минимум, я всегда собираюсь говорить правду. Однако инверсия восприятия приводит к тому, что я каким-то образом полагаю, что окружающие в этой моей правде видят, ну как минимум, лукавство. И я начинаю думать, как эту свою правду подать таким образом, чтобы окружающие тоже поверили. Хотя если я говорю прямо, открытым текстом, я убежден, что они не поверят. Т.е. свою простую и понятную начальную мысль я начинаю выворачивать так, чтобы подстроить под (мнимое) восприятие окружающих. В результате мысль озвученная отличается от мысли подуманной довольно сильно. По факту превращается в ложь.