Владислав Прусенко - Мир наизнанку. Книга для тех, кто не разбирается в людях

При том, что мама никаким образом не является мой целевой аудиторией, рассказываю я почему-то именно ей. А не тем, кому действительно нужно.

Выход, как обычно, проще, чем вход. Нужно заменить образ того, кому я рассказываю. Просто поставить другого слушателя. Нет, не реального, а внутреннего. Заменить этот фильтр.

Как это сделать? Я думаю, так:

– осознать и выписать по пунктам, как и в чем я оправдываюсь;

– для каждого пункта понять, какой ярлык за ним стоит – то есть, каким меня неявно назвали. Например: пустым, глупым, лживым и т. д. и т. п.

– Создать образ слушателя, который по каждому пункту будет думать обо мне противоположное. Который изначально уверен, что я умный, наполненный, честный. Которому можно просто сказать и не нужно доказывать. Который уже на моей стороне.

– Все сокровенное рассказывать только ему и людям, ему подобным. Только тем, кто уже на моей стороне. Готовым услышать.

У меня нет иллюзии, что это просто, но хотя бы понятно, с чего начинать.

(Вариант для ленивых: просто перестаньте оправдываться, даже внутри.)

Вышеописанный выверт сознания, скорее всего, явление системное. Внешний мир для нас опосредован образом контролирующего родителя, и, рассказывая о себе такому родителю, мы боремся за свою свободу и стремимся уйти от контроля. А значит, перед лицом потенциального контролера мы не столько стремимся раскрыть себя, сколько, наоборот, скрыть. Поэтому, неочевидные следствия.

1. Тот, кто говорит о себе, не зная собеседника лично – на бумагу, в камеру или в Instagram какой-нибудь – по факту создает идеальный защитный образ, который скроетот окружающих (и на время от самого себя) его внутренние процессы. Это не может быть правдой с вероятностью 99%. А может быть, и все 100%. Ну ОК, таки оставлю 1% на случай, если у ребенка были вообще не контролирующие родители, и у него нет вообще страхов и тормозов – такой вот идеальный сферический конь в вакууме.

2. Тот, кто говорит о себе без запроса, скорее всего, занят таким же враньём. Он сам себе пересказывает историю, в которой нет ни капли правды – просто чтоб не забыть. Потому, что ложь очень легко забыть, в отличие от правды, и поэтому нужно пересказывать снова и снова. Опять же, это никак не может быть правдой, с вероятностью 99%. А может и все 100%. Т.е., если кто-то вот так просто решил раскрыть для вас душу, будьте уверены, всё это – ложь. Либо другой вариант: человек пытается превентивно управлять вашим отношением к этой истории; будто расставляет флажки, которые отныне вам нужно не замечать. Никто не стремится раскрыть сокровенное незнакомцу, потому что это – опасно. Зато вполне безопасно – превентивно выдать историю, которая заставит вас чувствовать себя неловко, и всё сокровенное спрячет под кучей ненужных деталей, и вы точно не захотите пережить это снова. И у вас останется чувство, что вы знаете о человеке даже то, что не хотели бы знать… только всё это ложь.

3. Историю «о себе» можно разделить на две компоненты: то, что я делаю, и то, что я чувствую. Мало кто врет в обоих частях, но в одной их них врут почти все. Идеальная ложь – это ложь с элементами правды, когда события вроде бы истинные, а вот отношение к ним перевранное. Реже бывает наоборот.

4. «Человек сути» рассказывает себе историю о мире (возможно, придуманном мире), но не рассказывает миру историю о себе. Его внутренний мир – это нечто сокровенное, неизменное и неприкасаемое, и одновременно – сверх уязвимое (почему так – см. главу «Оценочное поведение и способы описания реальности»). Говорить о себе – значит подвергать себя огромной опасности.

5. «Человек формы», наоборот, рассказывает миру историю о себе (о придуманном себе), но не рассказывает себе о мире. Значит, он избегает рассказывать себе историю о внешнем мире, почему-то ему страшно именно это. Это (вместе с п.3) основные векторы: то, чем они заняты большую часть времени, основа их творчества и способ укрыться от неуютной внешней реальности.

6. Внезапно оказывается, что самовыражение изначально формируется как способ укрытьсяот части реальности, а не способ открыться чему бы то ни было. Что лично мне видится противоречием.

7. Если убрать из сознания фильтр-посредника в виде контролирующего родителя, это позволит «людям сути» легче говорить о себе, т.е. обрести какую-то форму; а «людям формы» это поможет обрести, наконец, какую-то суть.

Рассказывать себе о себе – и есть собственно самоописание. Чтобы самоописание было верным, чтобы отличать желаемое от действительного, нужно освоить сталкинг. Рассказывать миру о мире или другому человеку о нем самом – похоже на психоанализ. Это то, что делаю я, например. Это тоже большое искусство. Оба этих навыка по умолчанию не востребованы и толком не формируются. В результате, например, навык «рассказывать другому о нем самом» легко вырождается в навык «вешать на него ярлыки и проекции». А навык «рассказывать себе о себе» легко вырождается в «собирать на себя чужие проекции». Чтобы навыки не вырождались, нужно уметь отделять себя от другого, и это не вопрос морали и убеждений, это – способность видетьдругого другим. Именно эта способность не формируется по многим причинам: и в силу детско-родительского слияния, и в силу общей ограниченности (неразвитости) ума. В основе я вижу отрешенность и безоценочность, способность видеть нейтрально и невовлечённо, которая формируется, например, в раджа-йоге. Еще раз: это не мораль, а особый навык, который нужно тренировать. То есть вы не можете просто принять решение «О, хочу, чтоб у меня это было!», как вы решаете начать или бросить курить. Это сложнее.

Теперь попробую сформулировать выводы. Итак, мифический «творческий ребенок» способен видеть и слышать сам себя. Смотреть на себя своими глазами. Оценивать себя с позиции своей же системы ценностей. Выражать свои чувства и мысли прямо и непосредственно, не искажая их суть под чужие потребности, но адаптируя форму . Способен выразить свою мысль на разных психических языках.

Согласитесь, звучит вообще не по-детски. Очень во-взрослому это звучит. Почему же я называю его ребенком? Потому что спонтанность и способность к генерации новых идей – иррациональные функции, присущие скорее ребенку, еще не ограниченному социальной конвенцией и необходимостью выживания.

Как возникает идея, собственно суть , которую он выражает? А вот как. В голове у ребенка кружатся фрагменты готовых идей, изначально чужих. Эти фрагменты сталкиваются друг с другом случайным образом и иногда образуют устойчивые сочетания – более крупные фрагменты, претендующие на самостоятельность, и уникальные в пределах личного опыта. Вот эти более крупные идейные кластеры ребенок и пытается выразить. Родители могут узнать или не узнать эти идейные кластеры; а потом поддержать их, или отвергнуть. Те редкие идейные кластеры, которые родители опознали как не тривиальные, и не отвергли, становятся творческим вкладом ребенка в систему отношений родитель-ребенок и вообще в мир.