Елена Коровина - Москва мистическая

Род Игумновых не был аристократически славен, зато с незапамятных времен по-купечески богат. Игумновы занимались промышленностью, золотодобычей, владели железными рудниками. Муж Веры, Василий Игумнов, был совладельцем торгово-промышленного товарищества «Большая ярославская мануфактура», его брат владел золотыми приисками. Так что сын Веры и Василия, Николай Васильевич, получил огромное наследство от отца и дяди. Сам он обосновался в Ярославле – удобнее приглядывать за тамош ними фабриками. Но в Москву наезжал часто, вспоминая детство на Большой Якиманке. Не потому ли, как только в 1888 году мать отписала ему дом в наследство, он тут же решил построить на его месте огромный каменный особняк?

Дом Игумнова, ныне французское посольство

Впрочем, были для постройки роскошного жилища и еще две причины. Первая – гордость. Ярославский купец-миллионщик хотел поразить своих московских приятелей не просто богатством, но богатством феноменальным. Так сразу и объявил:

– Хочу дом за миллион, никак не меньше!

Вторая причина исходила из грешных чувств. Дело в том, что купец мечтал поселиться в Москве с любовницей – а уж это никак не следовало афишировать. Мало того что в Ярославле у Игумнова имелась законная супруга, так еще и пассия его была невысокого полета – всего-то танцовщица из провинциального театра. Так что лучше жить подальше от центра и от людских глаз, для чего Якиманка вполне подходила.

Однако, даже таясь, купец Игумнов задумал отгрохать жилье не просто домом, но – особеннейшим. Таким, какого Москва еще не видывала. Ну а увидав, чтобы ахнула от восхищения. Для невиданной постройки привез Игумнов из Ярославля тамошнего главного архитектора Николая Поздеева. Тот был хоть и молод для своей профессии (всего-то четвертый десяток шел), но уже прославился постройкой домов для ярославских купцов. К тому же имел опыт постройки домов в Москве: по его проекту вырос дом № 15 в легендарном Староваганьковском переулке – в самом центре Первопрестольной. Вкусы Игумнова и Поздеева совпадали. Оба мечтали о постройке огромного великолепнейшего здания в старорусском стиле – с башенками, крылечками, ажурными каменными кружевами, красочными изразцами, вынесенными для красы прямо на наружные стены, витыми колоннами, высокими шатровыми крышами, колоколенками и сводчатыми арками. Оба хотели дом-сказку, взятый прямо с картин Васнецова на старорусские сюжеты.

Баснословно богатый Игумнов не поскупился. Кирпич выписал особый из Голландии, камень – из Италии, изразцы по невероятно дорогим ценам – со знаменитого Кузнецовского фарфорового завода. На паркет пошли особые породы дерева, на люстры – специально ограненный богемский хрусталь.

В итоге вышел не особняк – прекраснейший дворец в старорусском стиле, дом-шкатулка драгоценная, игрушка, которую в восхищении можно рассматривать часами, но все равно глаз не оторвать. Да только после открытия «дома красы невиданнейшей», как говаривал сам купец Игумнов, со всех сторон посыпались неожиданные отзывы.

Друзья-приятели, захлебываясь от зависти и злобы, кривили рот:

– Дороговато, конечно… Но ведь пошлость-то каковая!

Газетные писаки, подстегиваемые щедрыми взятками недоброжелателей, разгромили дом – произведение истинного искусства в пух и прах:

– Претенциозная безвкусица, какую может создать только лапотный купец!

Игумнов кинулся к архитектору:

– Неужто пошлость и безвкусица?! Ты ж профессионал, сам-то что скажешь?

Но что мог сказать Поздеев? Он-то считал дом лучшим своим созданием. Больше того – одной из лучших построек последнего времени. Так и выложил Игумнову. Хуже – сказал, что раз заказчик не понимает, что это новое слово в архитектуре, так он точно сиволапый купец.

Словом, обидел Игумнова. Тот тоже не стерпел – наорал на архитектора. Слово за слово, вчерашние единомышленники разругались вдрызг. Да еще и начали искать виноватых. Игумнов припомнил, что Поздеев не уложился в миллион. Архитектор прокричал, что хозяин – барин, сам же заказывал голландский кирпич да каррарский мрамор. Были бы запросы попроще, так и особняк не столь бросался бы в глаза всей Москве! Глядишь, критиков-завистников поменьше оказалось бы…

– Так я же и виноват?! – взъярился купец.

Еще пара скандалов, и он отправился в суд.

Представил там смету, подписанную Поздеевым, и заявил:

– Раз затраты в миллион обговорены, почему архитектор с меня еще четверть требует?! Я их платить не стану!

Судья не слишком вникал. Разве какой-то наемный архитектор из тьмутаракани может тягаться с золотопромышленником-миллионщиком?! И суд постановил Поздееву самому заплатить «незаконно потраченные деньги».

Услыхав о том, бедняга Николай посмотрел на бывшего друга-заказчика дикими глазами и прохрипел:

– Таких денег мне в жизнь не собрать!

– А тратить не надо было! – отрезал Игумнов.

Поздеев криво усмехнулся:

– А помнишь, как ты меня приглашал первым гостем в твоем доме пожить? Так вот тебе мои слова: проклинаю этот дом! Никому он родным не станет, никто в нем по-настояще му жить не будет!

Хлопнул дверью и ушел. Потом уехал в Ярославль. А через неделю по Москве прошла жуткая новость: 17 октября 1893 года ярославский архитектор Николай Иванович Поздеев покончил с собой.

Дикая история, верно? И знаете, что интересно? Вспомним-ка, о каком еще доме, построенном по замыслу совсем молодого архитектора Поздеева, шла у нас речь? Точно – о доме № 15 в Староваганьковском переулке. А что это за переулок такой, помните, дорогие читатели? Да-да, тот самый мистический переулочек, расположенный на Староваганьковском холме, на который выходит легендарный дом Пашкова. А переулочек тот с особенной энергетикой – дух Ваганек там обещает с три короба, а потом дает всего-то кулечек. Вот и архитектор Николай Поздеев, перестроив палаты Левашова в Староваганьковском переулке, мечтал, что станет лучшим архитектором Москвы. Да не дал обманный дух Ваганек ему этого – поманил, посулил, но обманул. А как мы знаем, дух Ваганек упирается тогда, когда точно знает: выполнение чьего-то замысла пойдет вразрез с запланированной городской жизнью. Вот, видно, и в случае со староваганьковским домом не хотела судьба, чтобы строение это выходило исключительным. Кто знает, сумел бы архитектор, прославившись тогда, в юности, создать потом столь великолепнейший дом Игумнова? Вдруг бы забронзовел, начал штамповать чертежи строения, столь понравившегося москвичам? Тогда уж точно не сумел бы начать работать в необычном, только еще определяющемся в Москве стиле, который потом назвали старорусским. Не создал бы уникальный дом-терем!