Монах Салафиил (Филипьев) - Тайна Афонской пустыни. Дневник пустынножителя

Из других бесед с нашей братией на Ущелье почерпнул ценные мысли.

Один отец говорил: «Каждый помысел о каком-то деле или вещи во время ночной молитвы Иисусовой указывает нам на то, к чему мы имеем пристрастие. Ночью идёт работа по очищению души от страстей, прежде всего по выявлению пристрастий. Не знаю, сколько времени должно пройти, чтобы мы поняли, что главное в монашеской жизни не то, что мы делаем днём, а то, что мы делаем ночью, вообще же говоря — умное делание. Без ночной молитвы дневные труды — суета сует и томление духа. Чем плодотворней ночью помолишься, тем днём будешь собранней и всё будет получаться. А без ночной молитвы днём будешь невыспавшийся, всё будет валиться из рук. Ибо в чём смысл человеческой жизни? Ведь он не в том, чтобы строить что-то и делать то, что всё равно будет разрушено. Смысл — в Богоискании и Богообщении».

Другой отец дополнил, что он относится к ночной молитве, как к стоянию на страже. Тебе как воину Христову доверили этот участок, а если ты проспал, то твой пост пуст, участок духовного фронта остался оголённым, враг свободно проходит, а ведь на тебя братья надеялись.

Ещё рассказали про одного отца, который в течение нескольких лет ни разу не просыпал ночного бдения. Он каждый вечер перед сном просит святого Ангела Хранителя будить его на ночное бдение.

На закате сделали с отцом Рафаилом фото в прикелейной оливковой роще, на том же месте, что и год назад, когда я только прибыл на Святую Гору. Сейчас, как и тогда, я опустился около старца на колени. Тёплое вечернее солнышко озаряло его лицо, на котором всегда читается молитвенное самоуглубление, любовь к людям и одновременно отрешённость от всего и сосредоточенность на Едином Боге.

Утром, пока ждал прибытие корабля, смотрел на Афонскую Гору с западной стороны. Афон чётким иссиня-чёрным силуэтом возвышался над зардевшимся зарёй горизонтом. Море покрылось рябью волн. В воздухе разлилась бодрящая свежесть. Вспомнились слова отца Рафаила, что душевное отличается от духовного тем, что первое — разнежено, мягко, услаждающе расслабленно, в то время как духовное — бодро, трезво, собранно и крепко.

Бодрое утро, Афон!

При последней встрече со старцем Рафаилом речь зашла о разговорах и молчании. Я спросил: «Отче, а вот бывает неудобно молчать с находящимся рядом отцом в пути или за трапезой. Начинаешь из-за неудобства говорить что-то просто ради приличия...». Батюшка ответил: «Это очень по-светски. А по-монашески — удобно молчать и молиться». Потом добавил: «Если я не могу отсекать приходящие помыслы, то молчать и хотя бы не воспроизводить их, и не болтать о них — в моей силе».

Была затронута тема отношений мужчины и женщины. Старец сказал: «Сколько в женщине заложено, чтобы привлечь внимание мужчины! Это потому, что женщина создана для мужчины. Но мы-то, монашествующие, другого чина — целомудренного, безбрачного, ангельского жития».

20:15

Вернувшись, всеми фибрами души ощутил, насколько же я соскучился по пустыне, по исихии, по тихой молитве Иисусовой. Не получается в пути и на людях сохранять такую молитву, которая даётся в уединении. Даже в пределах Афона не получается, а что же если выехать?! Теперь страшно и подумать...

Недаром отец Рафаил говорит, что из всех его почти шестидесяти лет монашеской жизни самые духовно счастливые, лучшие годы — это годы, проведённые в кавказской пустыне, в уединении.

Поделился с одним отцом, что по возвращении в своё отшелие так сильно почувствовал благодатный вкус молитвы в одиночестве. На это он поведал, что три года окормлялся у старца Гедеона в одной из катунакских пустынь и видел, что он непрестанно молится. Ночью они вычитывали суточное правило и старец всегда (!) плакал. А днём он или молился Иисусовой молитвой, или шептал по памяти псалмы и другие молитвы. Однажды мой собеседник спросил старца Гедеона, как это он непрестанно молится. Тот ответил: «Когда я не молюсь, чувствую, что душа умирает. Потому и молюсь всегда». Он — простец с Кипра. В юности пас там овец в горах. И вот около шести десятков лет — в Уделе Божией Матери.

У отца Гедеона и нашего старца Рафаила внешне по-разному складывался монашеский путь, но внутренне единый, одинаковый путь исихазма привёл их к одинаковым плодам: любви и преданности непрестанному покаянному Богообщению.

Сегодня на закате собирал грибы в молчаливом осеннем лесу.

Кот Абрикос с важным видом сопровождал меня. Набрали благородных поддубовиков (название даю наугад, может, оно и неверное). Они напоминают подосиновики, только с красными шляпками.

Провожал солнце за горизонт, сидя на крутой каменной осыпи. Молился по чёткам.

По милости Божией — так безмятежно.

Бродил вверху по горам, лицезрел золотую осень. Она в наших местах ещё не властвует, но потихоньку спускается сверху вниз по склонам.

В верхних лесах множество осин золотится в неярких осенних лучах солнца. А дальше вниз по горам золото и багрянец осени разбросан, словно малые бастионы среди не собирающейся желтеть и краснеть неувядающей зелени.

Подойдёшь близко к дубу или другому дереву, признающему осенний наряд, посмотришь вверх сквозь его крону, и кажется, что прошёл золотой дождь, а ветви дерева унизаны его каплями.

Высокий кустарник, одевшийся в багряно-красное, вызывает воспоминание о библейской неопалимой купине.

В лесах и на горах тихо. Глубокой осенью и потом зимой такая абсолютная тишина станет желанной редкостью.

...Вот и сделал я зарисовку зелёно-золотой осени Афона. Этого не хватало в моём дневнике, хотя я прибыл на Святую Гору в такое же осеннее время, но тогда мне было не до описания природы.

Зато теперь я знаю, что произойдёт дальше в афонской пустыне.

В каком порядке всю осень, зиму и весну, аж до летнего солнца, будут цвести многоликие афонские цветики.

Как зимой келью окружат туманы, а потом их прогонят яростные порывы ветра.

Как всё окончательно успокоится к весне, прольются дожди, и всё живое ринется из зимних укрытий наружу.

Слизняков и улиток сменят муравьи, диковинные жуки, гусеницы, ящерицы, бабочки, змеи, сколопендры, скорпионы, разноцветные пернатые и другая живность.

А животные покрупнее: кабаны, шакалы, косули и прочие уйдут выше в горы, где летом прохладнее.

Придёт сначала мягкое, а потом жгуче-тягучее лето. Белёсая дымка морского испарения покроет гладь моря и далёкие острова. Красоты и разнообразие морских видов — это удел осени, зимы и весны. А вот восходы и закаты всегда прекрасны и неповторимы.

Солнце, солнце, как много ты значишь в жизни Эллады. И всё-таки хорошо, что с приходом Христианства взоры от тебя устремились к твоему Творцу... Это уже другие высоты. Высоты, достойные человеческого духа, просвещённого Богом.