Андрей Кураев - Охотничий азарт вместо богословия

Второй вопрос: если “первородный грех не вменяется нам как наш собственный грех”, — значит, он вменяется нам в качестве греха другого лица? Значит, нас, не грешивших вместе с Адамом, Бог тем не менее считает виновными в грехе Адама? Это вы назовете “Божественной справедливостью”?

Третий вопрос: как грех может быть не личным? Грех — это то, что я совершил по своей воле, то, что я избрал. Все остальные беды, со мной случающиеся или от меня истекающие, надо называть иначе, — например, “болезнь”. Может быть, правила греческого языка разрешали употреблять тут слово грех. Но — для избежания недоразумений — в русской богословской речи лучше говорить о “поврежденности”, если речь идет о состоянии, в котором я оказался помимо моей решимости, моей воли, моего выбора.

Четвертый вопрос: если грех (греховная поврежденность) передается по природе как неотъемлемая часть падшего человеческого естества и это наследование происходит без нашего на то согласия, — то лежит ли на нас нравственная ответственность за действие в нас греха праотца? Ответственен ли человек за то, что он не выбирал, и за то, что ему навязано в самом его рождении? Ответ я читаю у преподобного Марка: “Преступление мы не получили преемственно: ибо, если бы мы преступали закон по причине преемствования, то необходимо надлежало бы всем нам быть преступниками и не быть обвиняемыми от Бога, как преступающим оный по необходимости естественного преемствования… Преступление, будучи произвольное, никем не наследуется поневоле, но происшедшая от сего смерть, будучи понудительною, преемствуется нами, и есть отчуждение от Бога; ибо после того, как умер первый человек, то есть отчуждился от Бога, и мы не могли жить в Боге. Итак, мы получили преемственно не преступление… смерть же мы наследствовали поневоле”35. Вы, о. Петр, считаете иначе?

Пятый вопрос: считает ли Бог Вас виноватым в грехе Адама? Неужели в глазах Бога оскорбление, причиненное Ему Адамом, переносится им на Вас? В “юридическом” толковании проблема-то именно в отношении Бога к людям. Оказывается, Бог вменяет нам в вину грех, совершенный Адамом за многие тысячелетия до нашего рождения! Не знаю, как Вы, а я лично так думать о Боге не могу. Почему не могу — об этом книга патриарха Сергия (Страгородского) “Православное учение о спасении”.

Шестой вопрос: если не Бог переносит на нас ответственность за грех Адама, то каково же наше соучастие в этом грехе? Только один ответ мне представляется тут возможным: не юридически-нравственная отвественность за грех, но последствия греха, изъян, каверна, вырванная грехом в нашей природе, передается нам от праотца. О чем и говорит цитированный Вами митрополит Макарий (Булгаков). Так из-за чего же тогда Вы так настойчиво сочетаете меня с адом?

Итак, если слово “грех” ставить в юридический контекст, понимая его как осознанный поступок, нарушающий закон, то в этом смысле нельзя говорить о передаче греха Адама его потомкам. Но если под словом “грех” иметь в виду реальное печальное положение человечества, а именно — разрыв богообщения и впадение в смертность, то тогда все мы соучаствуем во грехе Адама — причем не до тех пор, пока Бог нас не простил (ибо Он есть любовь и Он же есть Тот, в Ком нет ни тени перемены), а до тех пор, пока Христос не вошел в жизнь каждого из нас.

Теперь об обвинении меня в ереси Феодора Мопсуестского. “Диакон А. Кураев исповедует также одну из самых гнусных ересей, осужденных когда-либо Вселенскими Соборами, — ересь Феодора Мопсуестского о том, что Господь наш Иисус Христос был подвержен внутренним искушениям и борениям со грехом. Лжеучение Феодора о восприятии Христом поврежденной, удобопреклонной ко злу человеческой природы воспринял и проповедует в своих сочинениях и диакон Кураев. Человеческая природа, поучает Кураев, “ставшая, говоря святоотеческим языком, удобопоползновенной ко греху, передается одним ее носителем другому — от родителей к детям”. “Так как же вырваться из этой спирали несвободы?” — вопрошает Кураев. И отвечает: “Чтобы исцелить человечность, Бог-Сын в Свою Личность берет нашу изуродованную грехом природу. Со Своей Ипостасью Он соотносит человеческую природу. Любое стремление человеческой природы Христа не может перейти в действие без согласия Его Божественной Личности. Через абсолютную непогрешимость, неподверженность ко греху Своей Ипостаси Логос выпрямляет искореженность человеческой природы” (Сатанизм для интеллигенции… Т. 2. С. 170). Значит, по мнению Кураева, Христос воспринял на Себя удобопреклонную ко злу человеческую природу, влекущую Его ко греху. И Христос не творит греха только потому, что воспринята эта поврежденная человеческая природа в Ипостась Логоса, не соизволяющую на грех. Разве не слышал он анафему, которую отцы V Вселенского Собора громогласно произнесли на Феодора Мопсуестского? Если кто защищает нечестивого Феодора Мопсуестского, говорившего, что иной есть Бог Слово и иной Христос, который был обуреваем страстями душевными и вожделениями плотскими, и отдалялся от более дурного мало-помалу, и таким образом, преуспевая в делах, улучшился… которые мудрствуют или когда-нибудь мудрствовали подобно ему и до смерти остались в таком нечестии: то да будет анафема””.

Нигде я не говорил и не писал, будто Спаситель был подвержен “внутренним борениям со грехом”. Напротив — в статье по поводу кощунственного фильма “Последнее искушение Христа” я писал: “По христианскому учению недобрые и ложные мысли вообще не могут возникать в сознании Богочеловека Христа. Не может внутри Сына Божия звучать голос князя тьмы”36.

Нигде я не писал, что Христос “отдалялся от более дурного мало-помалу и, преуспевая в делах, улучшился”. Возрастание в послушании человеческой воли Христа Его Божественной воле состоит не в том, что поначалу Христос был склонен к непослушанию. Отнюдь. Но все более сложные и страшные задачи ставятся перед Его человеческой волей. От послушания воле земной семьи (“Иисус же преуспевал в премудрости и возрасте” [Лк. 2,52]) до преодоления боли, причиняемой ненавистью злых духов и не менее злых людей, и вплоть до Голгофы… Так от человека, решившегося пройти по болоту ради спасения того, кто тонет в самой середине трясины, каждый шаг требует все больше усилий. Так, по мере возрастания встречного ветра и болезненности града, хлещущего в лицо, нужно все больше усилий для того, чтобы все же идти вперед… Так Христос все глубже погружает Себя в последствия нашего падения. Как писал В. Лосский: “В противоположность восходящей схеме, если и происходит развитие самосознания Христа, то в направлении нисхождения, а не восхождения. Действительно, в понимании “кенотистов” Христос непрестанно возрастает в сознании Своего Божества. Так, в момент крещения Oн якобы осознает, словно в некоей “реминисценции”, что Он — Сын Божий. Но, читая Евангелие, мы видим, напротив, что самосознание Сына нисходит все ниже н ниже и все больше проникается бедственностью человеческой”37. Священник Петр напрасно полагает, будто учение о восприятии Христом поврежденной человеческой природы есть лжеучение Феодора. Раскроем учебник православной догматики: “Из того факта, что Господь был свободен от первородного греха и не имел личных грехов, не следует, что Он был свободен от последствия греха первородного, потому что Господь воспринял не природу Адама в его первозданном состоянии, какую тот имел до грехопадения, а нашу природу со всеми последствиями падения для того, чтобы, разделив с человеком все последствия его падшести, исцелить наше естество и все условия падшего бытия сделать условиями спасения”38.