Игумения Евпраксия Инбер - Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом

Дело было практически безнадежным, тюрьма уже маячила своими решетчатыми окнами.

«Все обойдется», — сказала Любушка и посоветовала, как им исправить свою жизнь. И все обошлось, как всегда. Потому что ее молитвы шли прямо на небо. Надо было только добраться до этого самого порога, а там уже все устраивалось по Богу: и кривые пути выпрямлялись, и хромые ходили, и глухие слышали, и слепые видели.

В другой раз, после очередной встречи с Любушкой, я уже выходила из ворот Казанского монастыря, как вдруг услышала, что бежит за мной Любушкина келейница и кричит:

— Мать Евпраксия! Мать Евпраксия! Иди скорее, Любушка зовет. Говорит: «Догони ее и проси — у нее две лошади есть».

А лошадей-то у нас в монастыре нет. Был когда-то Орлик, но его давно убили, от него в овраге нашли одни копыта. Есть два трактора, но это вряд ли, да и жалко их отдавать. Но если Любушка говорит, что лошади есть, значит они есть.

И вспомнила — год тому назад протоиерей Олег Чайкин позвонил нам из Ржева и предложил подарить двух лошадей. А мы его попросили подержать их у себя, пока не построим конюшню, и благополучно обо всем забыли.

— Звоните, — говорю игумении Феодоре, — во Ржев, там наши лошади.

Позвонили. Действительно, живут там наши лошади и ждут.

— А мне все равно, — отвечает отец Олег, — кому дарить лошадей, вам или в Волочек. Присылайте машину.

И поехали эти две лошадки к Любушке и перепахали весь монастырь. То-то все там у них растет, как на Украине, и словно не несколько сестер в монастыре, а сто человек, и все на грядках.

Зато стало понятно значение любого обещания: слово сказано и на небесах записано, и это уже не твое, а тому принадлежит, кому здесь обещано. Вот так «Господь намерения целует».

Помню ее в храме — в домовой церкви Казанского монастыря, всегда у Казанской иконы, а еще — как подолгу стояла она у Чаши со Святыми Дарами и причащалась медленно-медленно, а батюшка с Чашей в руках терпеливо ждал, пока она что-то тихо лепетала и как бы любовалась Святыми Дарами и говорила с Ними на своем ангельском языке, — это было что-то великое, непостижимое. Стоишь затаив дыхание и смотришь на нее издалека и благодаришь Господа, что сподобил тебя быть свидетелем этого чуда.

Потом она заболела.

«Надо что-то делать, Любушка! Может, я Вам хороших врачей привезу?»

А она вдруг отошла от меня, встала в левом углу комнаты лицом к стене: «Не вози ко мне мужиков, у меня Яков есть».

Любушке становилось все хуже и хуже. Первого сентября мы узнали, что Любушка наша лежит в 4-й городской больнице после тяжелейшей полостной операции.

Врача, который ее оперировал, звали Яков. Рассказывали, что к нему даже страшно было подойти после операции, он очень переживал, был весь белый как полотно — ведь Любушка попала на операционный стол только через три недели после того, как у нее случился заворот кишок, в животе было что-то ужасное, кишки уже лопались, начинался перитонит.

Батюшка сразу отправил к ней своих духовных чад, они на следующий день были уже в Твери, и мы поехали в больницу. Нас пустили в реанимацию, и архимандрит Ефрем причастил там блаженную Любушку и отслужил водосвятный молебен.

А потом потянулись мучительные дни ее тяжкой болезни. Тверские сестры дежурили возле нее и делали все что могли. Так Господь сподобил нас немного послужить Любушке хотя бы в последние дни ее земной жизни.

Прошло два-три дня, и доктор сказал: «Ну вот и все, кишечник остановился, это конец». И мы с игуменией Иулианией на ночь глядя поехали в Лавру просить святых молитв нашего старца. Но вечером нам уже ничего не удалось ему сообщить, сколько ни ходили мы возле проходной, а когда рано утром оказались у него в приемной, сразу услышали: «Две монашки под окном пели поздно вечерком». И дал нам бутылочку с маслом от тридцати святынь, с очень сильным ароматом розового масла, чтобы мы растерли им Любушке все тело.

Когда мы днем вернулись в больницу, врач сразу сказал нам, что произошло невероятное, — ночью у Любушки заработал прооперированный кишечник.

Она и выглядела уже по-другому. Накануне была совсем бледная, осунувшееся измученное лицо, заострившийся нос, а тут — щеки розовые, лицо опять округлилось.

В палате у Любушки была уже игумения Феофания, настоятельница Московского Покровского монастыря. Святейший послал ее проведать Любушку, передал, что вынимает за нее частицу.

И вот мы с пением Трисвятого бережно помазали Любушку всю, с ног до головы, Батюшкиным розовым маслом, и когда я помазала ей лицо, она тихо сказала: «Хватит». Как же мы не понимали тогда, что происходит, все надеялись на исцеление! И все очевидные указания на ее неизбежную скорую смерть были закрыты, мы их не видели — или не хотели видеть. Одна была цель — что-то сделать, чтобы она еще пожила. Вот так бывает закрыто зрение — на очевидные, казалось бы, вещи.

Между тем наши монастырские дела все-таки продолжались, и именно в эти дни мы вдруг узнали, что хозяйка соседского дома, купленного нами за двадцать миллионов (а тогда вместо тысяч были миллионы) в прошлом году, вовсе и не собирается никуда уезжать из Екатерининского монастыря, пока мы не принесем ей еще двадцать, потому что дом на острове Залит, куда она хочет переехать к отцу Николаю, стоит ровно сорок.

Надо было что-то решать, денег у нас никаких не было, и с какой стати: ведь то, что мы у нее купили, не стоило и двадцати. Да и те насобирали каким-то чудом. И мы заодно спросили у Батюшки, когда он давал нам для Любушки бутылочку с розовым маслом, как же нам быть.

«А вы поезжайте на Залит к отцу Николаю. Как он скажет, так и поступайте. И попросите его помолиться о Любушке, может, она еще поживет».

Из больницы мы поехали на вокзал и на следующее утро были уже в Пскове.

Вот и речная заводь, откуда мы поплывем на остров Залит, — легендарное место, о котором мне еще лет десять тому назад много рассказывал отец Алексей Царенков, да еще и приговаривал: «Кто без благословения туда поплывет, может и утонуть. Бывали такие случаи».

Благословение у нас было. Но мотобот, в который мы уселись, оказался в воде по самые кромки бортов, а тут еще волнение поднялось на озере, как только мы выплыли из тихой реки.

Озеро огромное, другого берега не видать, так и называют его — Псковское море.

«Не шевелитесь. Мотобот переполнен», — отчетливо произнес моторист. Вот уж пришлось помолиться святителю Николаю! Было очень страшно, но, с Божьей помощью, доплыли, все пассажиры мотобота быстро пошли в одном направлении, и мы поспешили за ними и вскоре оказались во дворе дома отца Николая.

Двор вытоптан и утрамбован сотнями ног до состояния асфальта — ни травинки, одни деревца. Стоим и ждем.

И вот открывается дверь. Точнее, приоткрывается. Выглядывает батюшка отец Николай, обводит нас взглядом: «Здравствуйте, мои дорогие. Ну, Ангела Хранителя вам на дорогу». И скрывается за дверью.