Антоний Храповицкий - Собрание сочинений. Том I

Не желаете ли вы сказать, что со стороны внешней участь праведных и грешных будет одна и та же: созерцание Бога и невозможность от Него укрыться, но для одних это будет источником наслаждений, а для других источником мучений, происходящих единственно от их ненависти и бессильной злобы? Что вечный огонь есть только Божественное присутствие, столь тягостное для Его врагов? Я не сказал: только, а сказал: прежде всего. Сказать «только» возможно будет лишь в том случае, если кто согласит это с церковным преданием о вещественном огне, которое для нас столь же свято, как слова святой Библии, и если это только возможно будет согласить с тою несомненною истиною воскресения плоти, которою так дорожили древнейшие христиане и которая совершенно ясно открыта нам в Слове Божием. Впрочем, в непространном курсе догматики не приведено ни одного отеческого изречения об огне вещественном во аде. Но, конечно, телесных мучений там мы отрицать не посмеем – а только говорить о душе в отношении к будущей жизни легче, чем в отношении к воскресшей плоти, ибо и в этой жизни душа для нас понятнее, чем тело, чем материя, как справедливо говорил один недавно умерший русский философ. Определить, что такое материя, никто еще не сумел, а еще мудренее представить себе, какие именно свойства материи останутся в воскресшей плоти. Зато без всякого труда можно выяснить с точки зрения приведенного нами истолкования загробной жизни учение Церкви о мытарствах, о молитвах за умерших, о приношениях и милостынях за упокой их душ, но это мы отложим до другого раза.

Друже и отче! Давно следовало мне отвечать вам об оскудении веры и молитвы и о средствах борьбы с ними. Но та же самая суета, которая, по вашему признанию, рассеивает благоговейное чувство, лишила и меня возможности писать вам в продолжение полутора месяцев. Сейчас чистый понедельник; я только что возвратился из собора, где читал Великий канон и вместе со всеми молившимися осыпал себя укорами святого Андрея за нерадение о вечном и за предпочтение временного.

Правда, наша архиерейская суета более невольная, чем вольная; это вечные приемы просителей и духовных лиц, просящих перевода, судящихся, просящихся на фронт или желающих держать экзамен; затем бумаги и бумаги без конца. Однако при всем том я успел записать по памяти огромную публичную лекцию на философскую тему, написать две большие статьи на церковно-публицистические темы, а для того, что «едино на потребу», не нашел до этого дня времени. Ложно направленное образование наше тому причиной. Я не враг того, что называют наукой, но на самого себя досадно бывает, когда поймаешь самого себя в предпочтении предметов хотя бы и богословской науки перед предметами изучения духовной жизни, на которые с некоторым пренебрежением взирают современные богословы, отчасти потому, что очень мало в них смыслят, а отчасти потому, что о них глубже и лучше рассуждают богословы-самоучки или даже богословы-академики, но отрешившиеся своею жизнью и своим сознанием от богословской школы. Не должно бы быть таких разделений и предпочтений; добрые христиане живут по апостолу, «друг друга честью болыпа творяще», а соревнование и зависть особенно не уместны там, где получаемое достояние опыта и изучения не остается принадлежностью только автора, но и всех читателей, т. е. принадлежностью всеобщею.

Вы пишете: «Испытываю невольное окаменение; нет прежнего молитвенного умиления; даже больше – против моего желания бывают моменты полного отсутствия веры в самые важные моменты литургии. Уврачуйте меня! Пишу вам, духовному своему отцу. Молитвы хочется; но нет молитвы. Неужели Господь лишает меня Своей благодати?» Нет, мой друг: если б, Боже сохрани, случилось последнее, то это выразилось бы прежде всего в том, что человек не жалел бы о таком своем состоянии; а если он страшится впасть в такое отчуждение, значит, ему дорога Божественная благодать, а если дорога, то и недалека от него. Никто на земле не откликается к зовущему с такою готовностью, как наш Небесный Отец, но Его отклик надо уметь слышать. Иногда нам полезно познать Его прещение, дабы не высоко думать о себе и через то познать свои грехи и научиться смиренномудрию: в этом научении, которое всего ценнее, и познайте Его отеческий отклик на призывный вопль как бы иссыхающей в бесчувственности души своей. Наверно, вы читали у преосвященного Феофана-Отшельника отеческую притчу. Если будешь сильно нагревать ведро с водою и кусками льда, то вода не начнет нагреваться, пока не растают все льдины до последней; зато потом нагревание пойдет очень быстро. Итак, прежде всего никогда не думайте, что Господь оставил вас, если давно не чувствуете умиления и живой радостной веры, хотя и желали бы переживать и то и другое; действие благодати сказывается в вас, но пока в сокрушении душевном, а не в умилении.

Теперь рассмотрим те обстоятельства, при которых Господь попускает человеку впадать в угнетенное настроение и подозревать себя в потере веры.

Первое и наименее опасное состояние борьбы и сомнений происходит прямо по духовной неопытности и отсутствию руководства старших. Случается именно, что молодой священник или молодой подвижник приучится в уме своем как бы перещупывать или, выражаясь по-книжному, внимательно анализировать свое душевное состояние.

Он прежде всегда плакал, когда читал Троицкие молитвы в церкви; даже когда в минуту уединения вспоминал слова таинственных молитв, у него выступали слезы на глаза. Но вот он задумает испытывать своим вниманием, чем это чувство отличается от того, когда он приобщался Святых Тайн? Что, собственно, умиляет его в словах этих молитв? Повторяется ли это умиленное чувство, если воспроизводит эти слова в своей памяти в третий, в четвертый раз и т. д. – Естественно, что слезы скоро уже перестанут выступать на ваших глазах, и вы уже не молитвенник в эти минуты, а исследователь. Значит ли это, что ваше сердце действительно оторвалось от Бога и душа стала чужда тех покаянных и всеобъемлющесострадательных настроений, которые были вам так свойственны в прошлом?

Конечно, нет, но всякое чувство, даже телесное ощущение, слабеет и как бы совершенно испаряется, когда мы начинаем его делать предметом нашего настойчивого внимания. Ущипните себя за руку и, претерпевая боль, начинайте вдумываться, чем эта боль отличается от зубной, от грудной боли – и вы скоро потеряете само ощущение боли. Один немецкий ученый лет 70 тому назад подобным способом побеждал сильнейшую зубную боль, мучившую его почти до обморока.

Понятно, что более духовные чувства, обвевающие нашу душу как бы «гласом хлада тонка», становятся совершенно неощутимыми, если их самих подвергать праздному перещупыванию или так называемой рефлексии.