Антоний Храповицкий - Собрание сочинений. Том I

Таково и чувство веры, т. е. живое ощущение божественного присутствия и участия Божия в вашей личной жизни. Если и в светской жизни без толку задумчивым молодым людям постоянно говорят учителя и родители: «Не копайтесь в себе; ни на что не способны будете», – то тем более такое требование уместно в жизни духовной. Когда посетило тебя светлое умиление, когда луч Божией благодати как бы открыл перед тобою лицо Божие и священный ужас вместе с блаженною радостью озарил сердце, то не в свои ощущения вдумывайся, а отдайся потоку мыслей, которые вливаются в твою душу, и бери под проверку твои дела и жизнь, как Закхей, когда к нему пришел Спаситель, чтобы подвигнуть себя на исправление жизни и на служение добродетели. Господи! половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо (Лк. 19, 8). Доброе чувство и духовный восторг должно закрепить в своей душе подвигом либо борьбы с грехами своими, либо делами любви. Если б те два блаженных путника в вечер по Воскресении ограничились «горением сердец» при изъяснении пророчеств, то не познали бы своего Собеседника. Но они исполнили заповедь странноприимства: они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру (Лк. 24, 29). Тогда только открылись у них глаза, и они узнали Его (Лк. 24,31).

Такое указание Евангелия на то, как должно упрочивать в своей душе святые молитвенные и другие благодатные настроения, имеет значение и в других затруднительных обстоятельствах нашей духовной жизни. Вот вы, может быть, скажете: «Я вовсе не имел привычки перещупывать свои настроения и спрашивать себя, что и как я чувствую. Это копание в себе было мне всегда чуждо, и все-таки посещавшие меня прежде умиленные чувства меня покинули; опечаленный этим, я, может быть, и спрашивал себя без нужды: да верю ли я в Бога? И не находил в душе своей уверенного ответа. Я сознаю, что последнего делать не следовало, ибо не мог же я потерять веру в Бога, не поколебавшись в своих убеждениях и не поддавшись какому-либо ложному учению, я буду знать, что вера при мне остается, но куда же делось светлое чувство, охватывающее верующего, когда он мыслит о Боге? Я бы не стал в нем копаться, но я сознаю, что его нет во мне в последнее время. Какая тому причина?»

О причинах мы сейчас скажем нечто, но прежде напомню вам совет святых отцов, как поступать при подобном оскудении. Отцы говорят так: «Умиленное чувство это не твое, а Божий дар; твой же должен быть труд для его получения». Какой труд? Прежде всего труд добродетельной жизни вообще, а в частности в отношении к самому молитвенному подвигу. Отцы строго воспрещают выжимать из себя чувство, напрягать дыхание и выдавливать слезы; но что должен напрягать трудник молитвы? Свое внимание! Он должен вдумываться в слова молитвы, не глазами или голосом только перебирать молитвенные слова, но и умом своим представлять, о чем он говорит перед Богом. Очень часто этого вполне достаточно бывает, чтобы молитвенное умиление скоро проникло в душу и доступная тебе полнота общения с Божеством снова открылась перед тобою. Однако, если этого и не случилось, не унывай: ты старался исполнить то перед Господом, что было в твоей воле, а теперь размышляй, почему Господь, несомненно взирающий с любовью на твой молитвенный труд, не дал тебе услышать Своего отклика.

Я сказал, что причины этому бывают разные; вы упомянули о рассеянии земною суетой. Простое рассеяние устраняется при исполнении изложенного правила молитвы: если же бесчувствие продолжается, то, значит, зацепка была не в простом рассеянии, а в подавленности души одною или многими заботами. Вот о ней-то и сказано в Нагорной беседе, в конце 6-й главы. Осуждается Господом не предусмотрение наших нужд, семейных и личных, а подавление ими своей души, когда забота так овладеет последнею, что она становится почти безучастною «к Царству Небесному и правде его». Должно спокойно представить себе всегда близкую нам возможность и разорения, и тяжкой нужды семейной, и болезни, и увечья, и смерти своих близких, но при этом помнить, что если ты исполнил все зависящее от тебя, чтобы обеспечить родных и любимых, а Богу все-таки будет угодно подвергнуть тебя или твою семью тяжкой беде, то, значит, это нужно для их спасения, ибо все, что с нами делается не по нашей злой воле, то делается по попущению Божию, а значит, для нашей пользы, ибо Господь кроме доброго для нас ничего не творит и не попускает.

Если вы так успокоили свое сердце и вслед за Церковью будете заключать свои прошения перед Господом преданием себя и своих в Его святую волю («Христу Богу предадим»), то та греховная рассеянность, т. е. подавленность души заботами и страхами, тебя оставит, и ты прославишь Бога опять всем сердцем и всею душою твоею.

Снисходя к нашей немощи, Господь не воспрещает нам желать и внешнего благополучия себе, и особенно другим, разрешает и молиться о том, но повелевает отдавать исполнение такой молитвы в волю Божию и не роптать и даже не убиваться, если выходит не по нашему желанию, ибо мы сами не знаем, что полезнее и для нашей собственной души, и для души близких нам. Но, конечно, далеки от христианской праведности те, кто желает своим детям только счастья и счастья. В наше безумное время и среди верующего общества таковых большинство, и они не понимают, что, веруя в христианского Бога, они взирают на Него и на свою жизнь чисто по-язычески, потому что всего этого ищут язычники (Мф. 6,32).

Одним из лучших средств борьбы с оскудением молитвы, происходящим от душевной подавленности, а впрочем, и от других причин, должно признать временное удаление от мира и от своих, т. е. путешествие на богомолье или прямо удаление в монастырь для говения, наконец, исповедь, хотя бы в обычной обстановке своей жизни, если нет возможности из нее выйти хотя на время.

О том, какое незаменимо ценное значение имеет задушевная беседа с опытным монастырским старцем, это все и так знают если не из практики, то даже по мирским повестям. Но назидает и сам по себе монастырь. И монахи или монахини, и миряне, собравшиеся на богомолье, своим видом и своим стоянием в церкви, чтением, пением и поклонами жизненно свидетельствуют нам о том, что есть единое на потребу. Суетность земного, его преходящее значение и ценность вечного, ценность души и совести – вот урок, от которого не может уклониться никто, проведший хотя бы три дня в обители в качестве богомольца. Увидеть людей, горячо молящихся, забывших о земном, невозможно без высокого подъема собственной души. Иногда, стоя в алтаре Киево-Печерской Лавры, я бросал сквозь Царские врата взор на стоящих впереди простых богомольцев. На их лицах светился тот духовный восторг, который выражен в краткой молитве церковной: «В храме стояше славы Твоея, на небеси стояти мним, Богородице, двере небесная». Старайся бывать среди таких людей – и исполнишься их духа, как Саул, встретивший на пути своем сынов пророческих (см. 1 Цар. 10, 10–13).