Антоний Храповицкий - Собрание сочинений. Том I

То ожидание будущего царства, которое соединилось у евреев с революционными замыслами, имело гораздо более тесную связь с началом нравственным, с религией, чем у современных нам социалистов. Они так толковали древние пророчества, как их толкуют современные нам раввины и как их толковал, к сожалению, наш философ Вл. Соловьев. Они приводят в доказательство своих понятий такие слова, которые действительно есть у пророков, и если их попытается опровергать собеседник неопытный, то его побьет всякий мало-мальски начитанный раввин. Все принятые у нас толкования пророчеств он разобьет в каких-нибудь пять минут, и если вы не подготовлены к мысли, что пророчество об установлении нового царства надо понимать в смысле установления духовного царства на земле или Христовой Церкви, а разрушение царств – в смысле нравственном, как разрушение ложных вер, – если вы не сумеете доказать правильность такого понимания пророчеств, то все ваши положительные доводы встретят быстрое опровержение.

Насколько был увлекателен тот идеал мирского царства, каким жили иудеи, можно видеть из того, что и теперь многие христианские юноши и даже люди более зрелого возраста увлекаются им, забывая для него истинного Христа. И вот это будущее царствование евреев над множеством народов называлось то «царством святых», то «царством Божиим», почему и Христос, проповедавший на основании пророчеств совсем иное учение, чем раввины, нарочно избрал эти термины, чтобы постепенно вытеснять из сознания народного прежнее настроение и прежнее направление мысли. Для той же цели Он наименовал себя Сыном Человеческим, чтобы, отстраняя мысль о восстании против римлян, приучить мысль народа к пониманию Мессии как царя духовного. У Даниила содержатся пророчества, что некогда взамен земных царств, олицетворенных в виде страшных зверей, наступит вечное царство и честь, и власть Сына Человеческого (см. Дан. 7). В этом образе пророк хотел показать, что иудейский народ, который поганые язычники держали в своих руках, должен дать человечеству идею и тип совершенства нравственного, которому и суждено осуществить древнее обетование о том, что в потомстве Авраама благословятся все племена земные. Исполняя это обетование, и Господь наш называл Себя Сыном Человеческим. Особенно тогда любил Господь употреблять это имя, когда говорил о славе Своей. Так, на вопрос первосвященника Каиафы Ему: Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных (Мф. 26, 63–64, ср. Мк. 14, 62). Первосвященник отлично понял, что утверждает этими словами Христос, и, чтобы оставить допрос, сказал: «Он богохульствует». Тогда все закричали: «Смерть Ему!» Но какое же богохульство – повторять пророчество? Точно так же и Стефан, апостол и первомученик, говорил в синедрионе: Вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога (Деян. 7, 56). Все эти выражения имели целью напомнить иудеям истинное учение пророков о Христе и разбить их ложное учение о Мессии как о земном царе, хотя бы и посланном от Бога.

Если вы будете рассматривать различные речи, в которых Христос касался вопроса о царстве Божием с этой точки зрения, то вы поймете связь мыслей в речах Христовых там, где она совершенно неуловима, вне этой точки зрения, поймете, почему Он иногда совершенно неожиданно переходит от одного предмета к другому, к полному недоумению современных немецких толкователей, заявляющих, что в этих речах ничего не разберешь, – где кончаются слова Спасителя и где начинается речь самого повествователя – апостола Иоанна. Но вы скоро восстановите связь речи, когда поставите перед сознанием те вопросы, какие были на уме у собеседников Христа, которые они, вероятно, держали про себя, а может быть, и высказывали их, но они остались не внесенными в текст Евангелия. Для пояснения нашей мысли мы возьмем две таких речи, в которых связь речи Господней признается неуловимой.

Кто не помнит беседы Христовой с Никодимом? Никодим пришел ко Христу и сказал Ему: Равви! мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог. Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия (Ин. 3,2–3). Но разве это ответ на вопрос Никодима? Конечно, ответ, но не логический, а ответ на внутренний смысл обращения, на то чаяние, с каким говорил Никодим. Он признавал Христа Мессией; но, представляя Мессию земным царем, избавителем евреев от римского рабства и не видя, чтобы Христос предпринимал что-либо к осуществлению их мечты, в недоумении спрашивал: «Почему же Ты, Учитель, от Бога посланный освободить нас от наших врагов, не собираешь рать из нас для свержения языческого ига и для образования нашего собственного царства?» Вот на этот-то недоговоренный, но ясно чувствуемый вопрос Никодима и отвечает Христос: «Чтобы войти в Мое царство, необходимо новое рождение: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие (Ин. 3, 5)». Никодим на это отвечает: Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? (Ин. 3, 4). Обыкновенно толкователи представляют, что Никодим ничего не понял из ответа Христова, забывая, что Никодим был не только не ребенок, но и ученый человек. На самом же деле он отлично понял ответ Христов, но ему представляется совершенною фантастичностью тот прием, каким Христос хочет собрать и устроить Свое царство. Если для одного человека трудно очень возродиться, то тем большая трудность для целого народа. Нравственное возрождение человечества, которое проповедует Иисус как условие для входа в Его Царство, показалось Никодиму не меньше фантазией, как и для современных нам социалистов учение об этом возрождении. Христос, повторяя Свою мысль, сказал: Мы говорим о том, что знаем (Ин. 3,11). Т. е. да, возрождение, по плотскому разумению, дело невозможное, но Я сошел с неба на землю и знаю, что говорю: правда, доныне было невозможно полное возрождение даже честного человека, но Я принес новые истины с неба и новые силы, о коих говорю по опыту, по высшему ведению: Дух дышит, где. хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа (Ин. 3,8). Потом Христос, по-видимому, совершенно неожиданно и необъяснимо почему заговорил о суде. Но эти слова Его будут для нас ясны, если мы опять вспомним, что Христос отвечает на чаяния собеседника, хотя не высказанные, но всегда ему близкие. В Ветхом Завете понятия о суде и справедливости были несколько иными, чем в наше время. Мы с понятием о суде соединяем представление о чем-то грозном и карающем. Так о суде говорили люди угнетенные и оскорбленные. Вся проблема жизни сводится к вопросу: как примирить, что в здешнем мире праведные и благочестивые страдают, а грешные и нечестивые наслаждаются? Этот вопрос встречается в псалмах, в книге Иова и в других священных книгах. Везде настойчиво ждут и требуют суда. Вот, Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд; не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине (Ис. 42, 1–3). Чаяние суда или справедливости составляло жажду еврейской души и ветхозаветной мысли. Когда Господь говорил о возрождении как необходимом условии для вступления в Его духовное Царство, Никодим думал: «Где же тот обещанный пророками суд, который и совершит над народами Мессия?» И Господь отвечал ему: Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него (Ин. 3, 17). Это есть ответ на напряженное чаяние народа о суде. Но где же суд и в чем он? Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия. Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличались дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны (Ин. 3,18–21). И конец беседы. Ясно, что здесь в своих ответах Никодиму Спаситель согласуется с высказанным или продуманным его собеседником. О суде говорили пророки, и он должен был наступить. «Да, – отвечает Христос, – суд пришел уже и наступил, но он в том, что свет пришел в мир…» и прочее. Он придает этому пророками предсказанному суду значение нравственное: Господь пришел обличить и посрамить грешников, а наказание им будет в другом мире. Теперь обратимся к такому евангельскому сказанию, в котором с особенною ясностью выразился духовный характер устроенного Христом на земле царства, противоположного ожидаемому евреями царству земному. Сказание это – о чуде насыщения пятью хлебами пяти тысяч человек. Оно рассказано в трех Евангелиях, но освещение этого события мы находим только в Евангелии от Иоанна. Оно не так поразительно, как, например, воскрешение Лазаря, или сына наинской вдовы, или исцеление бесноватых. Но ни одно из тех столь страшных чудес не произвело на народ такого действия и впечатления, как это более скромное чудо насыщения людей, предавшихся в волю Божию. Почему же это так? Те чудеса, хотя и были радостны, но не имели никакой связи с излюбленными стремлениями народа к свободе, какую усмотрели евреи в этом чуде. Это чудо в глазах иудеев с чаяниями имело такое же значение, как если бы, например, какому-либо государству подарили несколько десятков броненосцев. На войне, как известно, никакая храбрость, никакая сила не может иметь значения, если будет недостаток в оружии и особенно в пище. Иуда Маккавей при всей храбрости своего войска часто не мог иметь успеха по недостатку в пище. И вот теперь явился Учитель, который может одним словом насытить несколько тысяч человек. Вот почему когда народ понял, какое совершено перед ними чудо, то хотел прийти и нечаянно взять Христа и сделать царем. Но Иисус узнал об этом и удалился, пройдя по водам, как посуху.