Антоний Храповицкий - Собрание сочинений. Том I

Меня особенно возмущает, когда протесты против всякой войны и против полиции раздаются со стороны людей, которые ни одного дня не могут прожить без охраны той и другой. Так, Лев Толстой, проповедовавший непротивление и уничтожение всякого государственного строя, когда в 1905 году дело дошло до практического отрицания права собственности, принужден был, не довольствуясь общегосударственной охраной, устраивать целый отряд собственных вооруженных объездчиков и силою разгонять лесных хищников.

«Не ожидал я от служителя Божия похвал войны», – пишет мне «христианин» толстовского направления. Будут толстовцы отзываться в таком же неискренном духе и об этой печатной статье. Но пусть они загвоздят себе на лбу, что я войну не хвалю, не оправдываю, но считаю меньшим злом, чем уклонение от нее царей, правительств, народов и отдельных граждан при таком положении вещей, какое было два года тому назад.

«Но ведь Христос велел любить всех людей без различия вер и народностей», – так начинают опять ссылаться на слова Божие, в которые сами не верят, наши пацифисты. Не имея возможности более возражать против разумных доводов о неизбежности войны, не рискуя более приводить определенных мыслей из Евангелия, они теперь ссылаются на общий дух его: «Христос велел любить врагов, ведь Он сказал: нет ни Еллина, ни Иудея»… Продолжить этого изречения они уже не могут, ибо, зная твердо много куплетов из Беранже, они не в состоянии привести ни одного выражения из Слова Божия, и в частности, это изречение они совершенно напрасно приводили против еврейских погромов. Против погромов говорили, писали, печатали и мы, но, во-первых, не приписывали Христу слов апостола Павла, а во-вторых, и нашим космополитам не советуем искажать смысл священных изречений, но хотя бы раз в жизни прочитать их целиком. Апостол пишет вступившим в Церковь Христову, чтобы они облеклись в ней в нового человека, совлекшись ветхого, ибо здесь нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос (Кол. 3,11). Как видите, речь идет не о разных верах, а только о православных христианах, т. е. сынах Церкви, которые должны любить друг друга, независимо от народности и сословия.

Впрочем, мы, конечно, далеки от того, чтобы отрицать, подобно некоторым неумеренным патриотам, что Христос велел любить людей всех вер и всех народностей, не исключая и политических врагов, но никто, внимательно читавший Евангелие, не будет искать специального указания на последних в словах Христовых «Любите врагов ваших» (см. Мф. 5,44), как это делал весьма недобросовестно Лев Толстой. Приведенные слова Христовы касаются врагов личных, чего не хотел принять Лев Толстой, имевший черствую, самолюбивую душу и посему почитавший любовь к личным врагам невозможной: «любить врагов? Это невозможно: это была бы прекрасная утопия, но не разумная заповедь – Христос не мог требовать от людей невозможного. Я могу не вредить своим врагам, но любить их – это немыслимо» («Царство Божие внутрь вас есть»). Из таких соображений автор выводит заключение, что слова Христовы «любите врагов ваших» касаются только политических, а не личных врагов. Мы часто останавливались в своих писаниях на этом ложном выводе Толстого, чтобы показать, как жестоко ошибается наша публика, представляя этого писателя учителем Христовой любви, тогда как он прямо ее отрицает, низводя великую заповедь на степень безразличного космополитизма.

Какой же подлинный смысл заповеди? Никто не решится спорить против того, что она требует любви к врагам личным, если только дочитает слова Христовы до конца этой главы. А Я говорю вам: любите, врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете, любить любящих вас, какая вам награда? Не то же. ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5,44–48).

«Но вы же не отрицаете любви к политическим врагам!» – скажет нам читатель. Не отрицаю. «Итак, нужно любить немцев и турок?» Непременно, ответим мы. «Так как же я буду убивать того, кого люблю? Ведь большего зла, чем отнять жизнь, никто ему не может сделать!» Таков взгляд Льва Толстого и всех отрицателей будущей жизни. Конечно, если ее нет, то оценка действий со стороны добра и зла исчезнет: высшим благом является не добродетель, а наслаждение своим существованием без всякой определенной цели. Если мертвые не воскресают? Станем есть и пить, ибо завтра умрем (1 Кор. 15, 32).

Для людей же верующих телесная смерть, своя ли или чужая, не является наибольшим злом, и можно отнимать жизнь, нисколько не ненавидя, но жалея своего противника. В начале этого года, когда я однажды прибыл в Харьковскую саперную казарму для духовной беседы, дежурный офицер показал мне солдата с Георгиевским крестом и сказал: «Мы с ним на этих днях прибыли сюда на поправку с позиций; он к концу одной атаки разрубил плечо австрийцу и сейчас же побежал за водой и, принеся ее в своей фуражке, омыл врагу рану, перевязал собственным бельем и на своих плечах отнес его на ближайший медицинский пункт».

Наши солдаты, идя на поле битвы (мы их напутствовали из Харькова за эти два года в числе более 150 000), думали не о том, как они будут убивать, но о том, как они будут умирать. В их глазах воин представляется не самодовольным победителем, а самоотверженным подвижником, полагающим душу свою за веру, царя и Отечество.

Да разве можно участвовать в рукопашном бою, не проникаясь зверскою злобою? Конечно, трудно никогда не подвергнуться злому чувству в такое время, но подобное чувство почти неизбежно и в других, бесспорно, благородных и даже святых родах службы и деятельности. Спросите лазаретных докторов и сиделок, фельдшеров и служителей дома умалишенных, далее, школьных учителей и учительниц, надзирателей и воспитателей за мальчиками, наконец, родителей, воспитывающих своих собственных детей: могли ли они хотя бы на одну неделю, а то даже и на один день обойтись без раздражения, а в некоторых случаях без толчков, ударов и даже порки своих клиентов? Часто это раздражение бывает тем сильнее, чем горячее их любовь к детям или больным. Правда, на войне гнев бывает у большинства более сильный, чем в приведенных примерах, но в русском сердце он потухает сейчас же по прекращении рукопашной битвы и заменяется чувством жалости и делами милосердия. При всем этом ни Церковь, ни русские воины не считают самого чувства такого гнева справедливым; на этом основано каноническое правило свт. Василия Великого, утвержденное Вселенскими Соборами. «Убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но, может, добро было бы советовати, чтобы они как имеющие нечистые руки три года удержалися от приобщения токмо Святых Тайн» (Правило 13-е). Чувствую, что толстовцы злорадно рукоплещут, прочитав это правило, и будут корить солдат: «Вы три года не имеете права причащаться»; но не злорадствуйте, друзья, правило это соблюдалось в то время высокого благочестия, когда причащения лишались за такие грехи, которых вы и грехом не считаете: за единократное нарушение поста на два года, за грех блуда на 7 лет, за прелюбодеяние на 15 лет, за вытравление плода на 10 лет, за сокрытие своей веры во Христа под страхом пытки на 20 лет, а под страхом насмешек на всю жизнь до смертного часа (кто в современной интеллигенции не виновен в последнем грехе?). Хотя все эти епитимий утверждены Вселенскими Соборами, но при теперешнем упадке благочестия и трудности бороться с грехом они ослаблены до крайней степени, а епитимия для воинов была упразднена Церковью еще во времена высокого благочестия, когда усилились войны с магометанами, о чем свидетельствуют древние византийские канонисты Зонара и Вальсамон; это найдете в примечании к указанному правилу святителя Василия в книге Правил Вселенских Соборов.