Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

И всё же нельзя до конца понять причины торопливости заговорщиков, если не принять во внимание того, что тогда уже понимал и видел один из примыкавших к ним виднейших масонов Н. И. Тургенев. А видел он, как показывают исследователи его жизни и взглядов, что в данном заговоре «вместе с течениями легкомысленными и пустыми есть глубокая подземная река, течением которой управляют ему не известные, но большие, вне России находящиеся силы». Особо посвящённые русские заговорщики должны были, в силу масонской клятвы, безпрекословно подчиняться приказу с Запада, под угрозой безчестия и даже смерти. Приказ последовал, как видно, в 1822 г., сразу после запрета масонства в России. Российские «посвященные» знали, что это уже не игра, нужно действовать, иначе — всё равно гибель! Заговор «декабристов» можно поэтому назвать изначально заговором обречённых.

В конце 1825 г. заговорщикам показалось, что нежданно пришёл к ним тот самый «счастливый» случай! Он состоял в некотором замешательстве на самых вершинах власти, вызванном неясностью в наследовании Престола после внезапной «кончины» Александра I в Таганроге 19 ноября. Как мы помним, младший брат Государя Николай Павлович был предупреждён, что ему надлежит царствовать. Тотчас по «смерти» Александра I были вскрыты секретные пакеты с манифестом о наследовании Престола им, Николаем. Последний знал и о том, что старший брат Константин не только отрекался от царствования письменно и устно, но и предпринял ещё один шаг, делавший для него невозможным наследование Престола, — он развёлся, вопреки увещаниям матери, с первой женой и женился вторично морганатическим браком на польской дворянке Гудзинской, получившей в связи с этим титул княгини Лович. Поскольку брак был неравнородным, Константин, по законам России, царствовать уже не мог. Да он этого и не хотел никогда. Однако всех этих вещей не знали многие в «обществе», совсем не знали в народе и армии. В представлении народа умершему Императору должен был наследовать его старший брат, — Константин. Приняв во внимание это, а также из чувства неложной любви к брату и чувства чести, Николай Павлович не воспользовался сразу же правом, данным ему манифестом, а счёл нужным предоставить все возможности для воцарения Константину, о чём послал ему письменное извещение, просил срочно приехать и привёл войска в Петербурге к присяге ему, Константину. Тот же решительно отказался и от Престола и от приезда. Тогда на 14 декабря 1825 г. была назначена новая присяга — Императору Николаю Павловичу.

Заговорщики этим воспользовались. Они сумели внушить некоторой части подчинённых им войск, что у Царского Трона — измена! Хотят законного Царя (Константина), которому уже присягнули, отставить, а посадить незаконного (Николая). Солдатам внушалось, что они должны остаться верными присяге, постоять за правду, за Царя. Требуя воцарения Константина и дарование хороших законов — Конституции. Ложь — в основе всего у революционеров! И в этом деле, как в во всяком другом! Правдой о своих подлинных целях заговорщики могли поделиться не со всеми солдатами. Одних они успели вполне «просветить» революционными взглядами, а других (и таких большинство!) они должны были просто-напросто обмануть! Вот что происходит с дворянской и княжеской честью, когда князья и дворяне входят в безчестные общества! Честь, как дым, исчезает... Вовсе не анекдот (то есть не вымысел), что некоторые солдаты, ставшие на Сенатской площади и кричавшие, по наущению командиров: «Константин! Конституция!», — искренне понимали под Конституцией жену Константина. Это исторический, жизненный анекдот. В день 14 декабря заговорщикам-масонам удалось вывести на Сенатскую площадь вкруг памятника Петру I (знаменательный выбор места!) небольшое количество войск. Лейб-Гвардии Московский полк, Гренадерский полк и матросы Гвардейского Морского Экипажа при 30 строевых командирах — всего около 3000 человек утром 14-го числа вышли и построились в каре на указанном месте. Накануне, 13-го, послали гонца к заговорщикам Южного общества с известием о начале восстания. Но 14-го оказалось, что многие заговорщики не пришли, в том числе не явился князь Трубецкой, который должен был быть провозглашён «диктатором»... Не явились и иные войска, на помощь которых рассчитывали. Некоторые из главарей мятежа весь день мотались по С.-Петербургу, пытаясь привести подкрепления и разыскивая струсивших «братьев»... Смятение и чувство неопределённости охватывали постепенно вождей мятежа. Но солдаты, не в пример им, вели себя бодро, надеясь, что «господа» (!) командиры знают, что делают. Собиралась толпа зевак. Из них некоторые, узнавая в чём дело, примыкали к восставшим. Рабочие, трудившиеся на стройке Исаакиевского Собора, тоже решили «постоять за правду и за истинного Царя». В подъезжавших к бунтовщикам посланцев Николая Павловича (и в него самого) они из-за забора метали поленья. Государь Николай волновался. Он подозревал накануне возможность восстания, но точно не знал ничего. Утром 14-го весть о начавшемся бунте была самой опасной, т.к. неясно было, сколько действительно сил у мятежников и каковы планы их действий. Как и положено было Царю и военному, Государь при оружии сел на коня, возглавив движение к центру столицы верных ему частей. В отличие от заговорщиков, Николай Павлович солдат не обманывал. Им был зачитан и манифест Александра I, и отречения Константина. Солдаты столичных войск присягали теперь Николаю вполне сознательно и убеждённо. Обращаясь к ним, Государь говорил: «Ребята, московские шалят. Не перенимать у них и свое дело делать молодцами!» Он ездил в толпу народа, сам читал манифест, убеждая людей. «Но сердце замирало, признаюсь, — писал он потом, — и единый Бог меня поддержал». У Зимнего дворца Николай Павлович наехал на солдат Гренадерского полка, бегущих безпорядочной толпой со знамёнами... «Стой!» — скомандовал Царь. «Мы за Константина! — ответили они. «Когда так, то вот вам дорога!» — и Николай Павлович показал рукой, как пройти на Сенатскую площадь. Гренадеры туда и пошли, безпрепятственно, сквозь войска, верные Государю, и уже окружившие мятежников со всех сторон... Обратиться к бунтующим решил Митрополит С.-Петербургский Серафим. В Святительском облачении со крестом в сопровождении духовенства он приблизился к ним. Многие пошли целовать крест и благословляться от владыки. Серафим громко сказал, что солдат обманули и хотел зачитать им манифест Александра I, но вожаки закричали, оскорбили митрополита и угрозой оружия вынудили его удалиться. Пытался подъехать к ним со свитой и сам Николай Павлович, но был встречен прицельным залпом из ружей. Пули просвистели у его головы, только чудом не задев никого. Смело подъехал к каре мятежников без оружия генерал-губернатор столицы граф М. А. Милорадович, герой войны 1812 г., его сильная речь вызвала в солдатских рядах колебания. Тогда, вместо того, чтобы противопоставить слову — слово, П. Г. Каховский в упор выстрелил в Милорадовича, другой «декабрист» воткнул в него штык, от чего он быстро скончался. Так обнаружилось, что честного поединка «революция» не выдерживает, ей нечего противопоставить слову правды, она может действовать только убийством и ложью! Об этом нам придётся не раз вспоминать. Попытались рассеять мятеж атаками кавалерии, но безуспешно. Оставалось последнее средство — картечь. К нему Государь не хотел прибегать ни за что, не желая проливать кровь соотечественников, тем паче при своём восшествии на Престол. Стали сгущаться сумерки, пошел снег. Бунтовщики не двигались с места, но усиливали крики, ободренные отражением конницы. Бунт мог «поджечь» петербургскую чернь, вызвав стихию погрома. Нужно было решаться. В последний раз Государь послал к мятежникам сказать, что если не сложат оружия, против них употребят артиллерию. В ответ усилились крики и раздался очередной ружейный залп. Тогда только Николай Павлович скомандовал: «Пальба орудиями по порядку! Правый фланг начинай! Первая!»