Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

В начале 1560 г. о. Сильвестр, убедившись, по его словам, что Царь «отвратил от него лице свое», добровольно ушёл в монастырь Кириллов на Белоозере (сто лет спустя, почти точно в таких же словах, выразит причину своего ухода от дел Патриарх Никон, хотя поводы будут уже другими). Потом Сильвестр был здесь без всякой вины схвачен и отвезён, как узник на Соловки. Тогда же в 1560 г. был удалён от Двора Алексей Адашев; его послали сперва воевать в Ливонию, в Феллин, а затем перевели под строгий надзор в г. Юрьев (Дерпт), где потом Адашев от болезни скончался (клеветники говорили Царю, что он сам отравился). Нависала опала над всеми членами «избранной рады» — бывшими самыми близкими советниками и друзьями Ивана IV. Как назло в 1560 г. скончалась Царица Анастасия, так смягчавшая нравы Ивана IV и так любимая им! Враги «избранной рады» не преминули шептать Государю, что её «извели» (отравили) друзья Адашева и Сильвестра.

Ещё до бегства в Литву князь Андрей Курбский писал иноку Вассиану (не путать с епископом!), что «паки напасти и беды от Вавилона на нас кипети многи начинают»... Интересно, что Курбский называет царство Ивана IV в новом его состоянии — Вавилоном! Так, не только против Адашева и Сильвестра, но и против тех, кто поддерживал их, или был с ними в дружбе, от Вавилона начинали «кипеть напасти». Из всех прежних советников Государя оставался только Митрополит Макарий. Разгоняя и «наказывая» своих бывших друзей, Иван IV должен был подыскать оправдание этому. Враги «избранной рады», ласкатели и потаковники Государя не замедлили сие «оправданье» представить: Сильвестр, и Адашев, и Курбский и иже с ними, по их словам, умышляли «извести» (умертвить) Царя, и Царицу, и их детей, чтобы посадить на Престол Владимира Андреевича Старицкого!... Обвинение было чудовищно ложным. Ещё живые Сильвестр и Адашев, поражённые и возмущённые, просили в письмах любого суда, любого розыска. Некий «суд» и впрямь был составлен из новых любимцев — холуев. Митрополит Макарий, услышав их обвинения, предложил вызвать Адашева и Сильвестра, чтобы они могли очно дать ответ на соборе-суде по поводу сих обвинений. Но противники их возопили, что в этом случае Сильвестр и Адашев непременно вновь «очаруют» Царя, потому что они «известные волшебники»... И такое-то тёмное безумие победило. Заочно Адашев, Сильвестр, Курбский и некоторые другие были обвинены именно в том, что хотели Царя и Семью его всю «извести».

Это случилось уже в 1564 г... Друзья быстро сообщили о «приговоре» суда князю Андрею Курбскому, воевавшему в то время в Литовских пределах. Он понял, что это означает смертную казнь и, оставив в России жену и ребёнка, вынужден был бежать, «отойти» в Литву, поставив себя в положение «изменника». Однако как потом оказалось, сей благородный и в битвах отмеченный смелостью муж, бежал не из страха за личную жизнь (он постоянно ей рисковал на воине), а для того, чтобы бороться в меру возможности против того Вавилона, который стремился теперь создать Государь вместо Православного Царства в России. Нужно вспомнить также о том, что Иван IV недолго оставался вдовцом. В 1561 г. он женился на дочери черкесского князя Темрюка Марии (так назвали её при Крещении). Мария Темрюковна, как восточная женщина, знала только один образ правления — деспотию в обычном для тех времён мусульманском духе. Поэтому влияние её на мужа — Царя в этом именно духе как нельзя более совпадало с давним тайным стремлением самого Ивана IV. Поначалу стремленья Царя ещё во многом сдерживал Митрополит Макарий. Но в 1563 г. 31 декабря он отошёл ко Господу. Через несколько месяцев умер и болящий брат Государя Юрий Васильевич, о котором при разговорах о престолонаследии даже не вспоминали по причине его слабоумия. Царь Иван IV остался, как и хотел, совсем без таких советников, какие могли быть «умнее его», или хотя бы равно ему умными... Теперь никто из духовных лиц, то есть из Церкви уже не оказывал на Ивана Васильевича должного духовного воздействия. Не только в царских, но и в личных духовных и нравственных делах Царь остался сам по себе. И тогда началось!...

В 1564 г., участились опалы и казни. Им подвергались не только изменники и крамольники, которые были в среде бояр и дворян, но и совершенно ни в чём не повинные люди. В связи с этим бегство бояр и служилых людей в Литву сделалось массовым и угрожающим. Право «отхода» Иван IV совсем отменил, принуждая под страхом опалы и казни всех бояр и князей присягать, что не будут «отходить» в Литву. Но сила древнего права была велика, а насильная клятва не считалась действительной. Церковь и верные Государю бояре старались «печаловаться» о гонимых, полагая, что Царь внемлет голосу здравого смысла и христианского милосердия. Он иногда делал вид, что внимает, но, оказывается, страшно тяготился заступничеством, как помехой своей кровожадности.

Вот лишь два примера казней 1564 г... Князь Михаил Репнин был убит за то, что с возмущением отказался на царском пиру одеть шутовскую маску. Князь Димитрий Овчина-Оболенский (племянник Телепнёва) был умервщлён за то, что поссорившись с царским любимцем Фёдором Басмановым, сказал ему: «Я и предки мои служили всегда пользою Государю, а ты служишь гнусною содомией». Об этом пишет итальянец Гваньини, бывший тогда на Москве. Можно было бы здесь усомниться, но о том, что Иван IV баловался мужеложеством с Ф. Басмановым говорят также независимо от Гваньини немцы Таубе и Крузе. Царь начал страдать половым неистовством, как мы увидим ещё, как бы беснованием. Немудрено, что быстро он приходил в некое исступление.

3 декабря 1564 г., созвав поимённо многих бояр, дворян и стрельцов из разных земель России, никому ничего не сказав, после обедни в Успенском соборе принял молча благословение нового Митрополита Афанасия, дал приложиться к своей руке всему своему Синклиту (правительству), Царь с женой и Царевичами Иваном и Фёдором сел в сани и отправился неизвестно куда. При этом с ним ехала его казна, любимицы-князья с семьями и детьми, множество воинов, огромный обоз с различным добром. Москва пришла в полное недоумение! А Царь, задержавшись на две недели из-за непогоды у Троице-Сергиевой Лавры, поехал через с. Тайнинское в Александрову слободу, где и расположился. 3 января 1565 г. он прислал в Москву две грамоты, — одну Митрополиту, другую купцам, мещанам и всему посадскому люду Москвы. В первой Царь вспоминал все вины и крамолы бояр, начиная от времён своего малолетства, говорил, что с тех пер они не изменились, не перестают злодействовать, уклоняются от службы, дают крымскому хану, Литве и немцам терзать Россию, а когда он, правосудный Царь объявляет свой гнев таковым преступникам, то Митрополит и духовенство за них вступаются, «грубят и стужают» Царю (такого на самом деле никогда не бывало!) Попробовал бы кто «нагрубить» Ивану IV!... Эту грамоту Царь заканчивал отвратительно притворным смиренничаньем: «И Царь и Государь и Великий Князь от великие жалости сердца, не хотя их многих измен терпети, оставил свое государство и поехал, где вселитись, идеже его Государя Бог наставит». В другой грамоте, читавшейся московскому простому люду царскими дьяками, ласково говорилось, чтобы люди не смущались, ибо на них Царь не держит никакого гнева и опалы.