Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

В 1553 г. ко всем бедам (чума в Новгороде, волнения в покорённой Казани) прибавилось то, что Царь тяжело заболел. Болезнь была очень тяжёлой и, несмотря на леченье, усиливалась. Он сам и ближайшие люди его решили, что приближается смертный час и пора писать завещание. Угасающий Царь повелел, чтобы царствовал после него его сын — малолетний Димитрий, и ему на верность должны присягнуть прежде всего двоюродный брат Государя Владимир Андреевич Старицкий и затем все бояре и думные дьяки, — всё правительство. Тотчас началось смятенье умов: князь Владимир и часть бояр наотрез присягать отказались. Они говорили почти в точности то, что сказал самому Царю Фёдор Адашев — отец Алексея: «Тебе, Государю, и сыну твоему Царевичу Димитрию крест целуем, а Захарьиным, Даниле с братиею, нам не служить; сын твой ещё в пелёнках, а владеть нами будут Захарьины. Данила с братиею, а мы уж от бояр в твоё малолетство беды видели многие». Алексей Адашев, друг и советник Царя, глухо молчал. Молчал и о. Сильвестр, находившийся в давней дружбе со Старицким. А последний прямо выдвинул себя самого как преемника царского Трона, по древнему праву наследования, и стал раздавать деньги тем, кто готов был его поддержать. Одни бояре признали его, но не в силу давних обычаев, а лишь потому, что, как и Ф. Адашев не хотели подчиняться Захарьиным — Юрьевым, родственникам Царицы Анастасии, так как все понимали, что в малолетстве Димитрия править ими будет Царица и её родня — Захарьины, а они, как мы знаем, были не из родовитых князей и к тому же сторонники твёрдой самодержавной власти Великих Московских Князей и Царей. С ними боярам-князьям пришлось бы действительно плохо! Нельзя отрицать и того, что иные бояре и дьяки просто лично любили князя Владимира Старицкого и поэтому только хотели служить ему. Начались препирательства, ссоры, иногда — у постели больного Царя. За Владимира Старицкого, между прочим, однажды вступился о. Сильвестр, сказавший боярам, чтобы князя пускали к больному Царю, ибо князь «добра ему хочет». А больной, собирая последние силы, настаивал на присяге сыну Димитрию, пригрозил и брату Владимиру. В итоге почти все присягнули, по желанию Царя, но половина — не искренне, по принуждению. Как видим, в этом смятении и разделении мнений не было даже и тени измены, заговора, или крамолы; смятение было естественным и вполне откровенным, вызванным тем, что известная часть бояр не желали подчиняться Захарьиным, но никак не Царю. Смятение после присяги утихло, а затем и совсем прекратилось, так как Царь стал поправляться и выздоровел совсем. Ни друзьям своим, А. Адашеву и Сильвестру, ни боярам Государь ничего не сказал и ни в чём их не упрекнул, но, как видно, смятение это запомнил! Он хорошо знал бояр, знал, в частности и по себе, придворные нравы и, ещё находясь в болезни, верным своим говорил: «... Умру я, то вы, пожалуйста не забудьте, на чём мне и сыну моему крест целовали: не дайте боярам сына моего извести, но бегите с ним в чужую землю, куда вам Бог укажет; а вы, Захарьины! Чего испугались? Или думаете, что бояре вас пощадят? Вы от них будете первые мертвецы: так вы бы за сына моего и за мать его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали». По выздоровлении Царь, хотя и молчал, но думал и думал, что ему делать с боярами, как править дальше? По обету, данному им Богу в болезни, Иван IV решил поехать на богомолье в Кириллов Белозерский монастырь и по пути навестить бывшего уже на покое в Николо-Песношском монастыре епископа Коломенского Вассиана (Топоркова) — «осифлянина», твёрдого сторонника Самодержавной власти Царя. Однако прежде, проезжая Свято-Троицкий Сергиев монастырь. Царь пожелал повидаться с находившимся там знаменитым Максимом Греком. Тот не советовал Государю ехать в Кириллов, а лучше утешить в Москве людей, чьи родные погибли в Казанском походе. Царь не принял его предложения. Тогда через бывших с Царём духовника священника Андрея, Алексея Адашева, князей Ивана Мстиславского и Андрея Курбского Преподобный Максим Грек передал, что, если Государь поедет в Кириллов, то сын его Димитрий умрёт по дороге (а Царь ехал с Царицею и с младенцем своим). Точно так и случилось! Младенец Димитрий скончался. Забегая вперёд, скажем, что вскоре Царь был утешен рождением второго сына — Ивана Ивановича. Позже родился ещё один сын, Феодор Иванович. Но тогда, во время поездки, Государь сделал всё, что задумал, в частности повидался с епископом Вассианом, которому задал важнейший вопрос: «Как я должен царствовать, чтобы вельмож своих держать в послушании?» Вассиан прошептал ему на ухо: «Если хочешь быть Самодержцем, — не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя, потому что ты лучше всех: если так будешь поступать, то будешь твёрд на царстве и всё будешь иметь в руках своих. Если же будешь иметь при себе людей умнее себя, то по необходимости будешь послушен им». Изумлённый, в восторге Царь приложился к руке Вассиана и сказал: «Если бы и отец мой был жив, то и он такого полезного совета не подал бы мне!» Сей разговор сообщает нам князь Андрей Курбский в своих «Писаниях» уже после бегства в Литву (1564 г.). Иные историки посему сомневаются в подлинности разговора и «совета» епископа Вассиана («ибо шепчут на ухо не для того, чтобы другие слышали»; значит — как Курбский мог знать, что сказал Царю Вассиан?). Но нужно заметить, что тогда, в 1553 г., Князь Андрей Курбский был в ближайших друзьях Государя, в числе его «избранной рады», которой Царь вверял иногда самые сокровенные мысли. Так что вполне достоверно, что сам Иван Грозный тогда же в пути на радостях рассказал приближённым (тому же А. Курбскому) о беседе своей с Вассианом. Кроме того, всё, что потом, после 1560 г. стало происходить, в точности соответствовало тому, что, по Курбскому, сказал Царю Вассиан. Знал ли этот епископ, что своими словами он обрёк Россию и всю славу её на страшную катастрофу?

Здесь, как видим, выдвинулся на первое место вопрос о природе, образе, духе Православной Самодержавной Монархии.

Как решил этот вопрос Вассиан, а потом и сам Царь, в общем уже понятно. Но как смотрели на дело тогда лучшие русские люди решающей массы общества, да и в целом народ, большинство?

«Осифлянин» епископ Вассиан был неважным учеником Иосифа Волоцкого. Сам преподобный Иосиф в своё время писал: «Аще царь над собою иметь царствующи (е) скверны, страсти и грехи, гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, злейше же всех неверие и хулу, таковой царь не слуга Божий, а диавола и ты такого царя да не послушавши, сему свидетельствуют вси пророцы и апостолы и мученики, иже от нечестивых царей убиени быша». Почти то же самое во время Ивана IV писал «нестяжатель» преподобный Максим Грек: «Истинный царь и самодержец тот, кто правдою и благозаконием старается устроить житейские дела подручников своих (то есть помощников, советников, значит, — прежде всего — бояр), старается победить безсловесные страсти и похоти души своей, то есть ярость, гнев напрасный... Разум не велит очи блудно наслаждать чужими красотами и приклонять слух к песням непристойным и к клеветам, по зависти творимым». И в ином месте: (цари) «должны быть крепостию и утверждением для сущих под рукою их людей, а не пагубою и смятением безпрестанным.» Так лучшие «осифляне» и «нестяжатели» вполне сходились в понимании духовного облика (образа) Православного Царства. Ещё бы! Именно так понимал сущность царства и весь Великороссийский народ. Согласно этому общему пониманию почитанье Царя и верность ему не безусловны! Они имеют условия: Русский Православный Самодержец должен быть благочестив в личной жизни, не отступать от Православия в «неверие» или «хулу» и справедливо («благозаконно») относиться ко всем подданным, наипаче — к подручникам своим. Жизненным средством к тому, чтобы Царь вёл себя именно так служит, во-первых, его послушание Церкви в духовных и нравственных вещах в лице Главы Церкви и иных достойных священнослужителей, и, во-вторых, в том, чтобы править в совете с Землёю в лице «лучших людей», каковыми тогда признавались князья и бояре, и в особенных случаях — больших (потом Земских) Соборов, как и правили искони Великорусские Государи, что мы уже видели во всей предыдущей истории. Однако, с другой стороны, и служители Церкви и «лучшие люди» должны, в свою очередь, в благочестии, вере и благозаконии во всём подражать, соответствовать Самодержцу, не гордиться пред ним, не крамольничать, не безчинствовать, а стараться мудростью и справедливостью Царю помогать; только в в таком случае они будут истинно — голосом Великороссийской Земли, и совет с ними будет советом с Землёй! Таковы, повторяем, были общие мнения большинства народа и общественности Великой России от XII столетия и до Ивана IV. Так же думал вначале и он, до совета своего с Вассианом. Но здесь нужно со всей определённостью вспомнить и сказать, что если Московские Государи почти всегда (за отмеченными ранее исключениями) по крайней мере, старались быть такими, какими их видеть хотел Православный народ, то не такими, как должно, были многие из «лучших людей» — князей и бояр! Хотя, конечно, не все! И до и во время Ивана IV было среди боярства, и простого и родовитого, много мудрых и честных и преданных Царю и Отечеству лиц. Но были, как мы уже видели, и гордые властолюбцы, крамольники и изменники, ставившие своё родовитое происхождение выше всего (пережиток многоудельной Руси!). С такими боролись и таких, как требовалось «наказывали» (вплоть до смерти) и предки Ивана IV и он сам в первый период самостоятельного правления. Вот один из примеров. В 1554 г. в Литву побежал князь Никита Ростовский, его поймали. На дознании выяснили, что и брат его князь Семён тоже хотел с роднёю «отойти» к Литве и притом вёл с Литовским послом Довойной тайные разговоры, где сообщал секреты правительства и поносил Царя. Его осудили законным судом на казнь, но по «печалованию» Церкви заменили смерть ссылкой на Белоозеро. Сам князь Семён оправдывался своим «малоумством», что, вероятно, имело свои основания. Русским послам в Литве велено было в случае, если их спросят о том, что с князем ростовским хотели в Литву «отойти» многие бояре и дворяне, ответствовать так: «К такому дураку добрый кто (разве) пристанет?. С ним хотели отъехать только родственники его, такие же дураки». На том дело и кончилось!... Подобных примеров несколько. Они говорят о том, что тогда, в начале 50-х годов, Царь Иван поступал с неверными князьями-боярами, как поступали и прежде него Государи, не выходя из принятых в те времена обычаев.