Коллектив авторов Афоризмы - Большая книга мудрых притч со всего света

А это на какую стать!
Куда такая жизнь годится?
Ведь посмотреть, так в чем душа-то, право, в вас?
Не евши целы дни, вы все как испитые,
Поджарые, худые.
Нет, то-то жизнь-то как у нас!
Ешь не хочу всего, чего душа желает:
После гостей
Костей, костей,
Остатков от стола, так столько их бывает,
Что некуда девать!
А ласки от господ – уж подлинно сказать!

Растаял волк, услышав весть такую,
И даже слезы на глазах
От размышления о будущих пирах.

– А должность отправлять за это мне какую? —
Спросил собаку волк.
– Что? Должность? Ничего!
Вот только лишь всего,
Чтоб не пускать на двор чужого никого,
К хозяину ласкаться
И около людей домашних увиваться.
Волк, слыша это все, не шел бы, а летел;
И лес ему так омерзел,
Что про него уж он и думать не хотел
И всех волков себя счастливее считает.
Вдруг на собаке он дорогой примечает,
Что с шеи шерсть у ней сошла.
– А это что такое,
Что шея у тебя гола?
– Так, это ничего, пустое.
– Однако нет, скажи.
– Так, право ничего.

Я чаю, это оттого,
Когда я иногда на привязи бываю.
– На привязи? – тут волк вскричал. —
Так ты не все живешь на воле?
– Не все; да полно, что в том нужды? —
пес сказал.
– А нужды столько в том, что не хочу я боле
Ни за что всех пиров твоих;
Нет, воля мне дороже их,
А к ней на привязи, я знаю, нет дороги! —
Сказал, и к лесу дай бог ноги.

– Прочь ты, подлейший гад, навоза порожденье! —
Лев гордый Комару сказал.
– Потише! – отвечал Комар ему, – я мал,
Но сам не меньше горд, и не снесу презренье!
Ты царь зверей,
Согласен;
Но мне нимало не ужасен:
Я и Быком верчу, а он тебя сильней.
Сказал и, став трубач, жужжит повестку к бою;
Потом с размашкою, приличною герою,
Встряхнулся, полетел и в шею Льву впился:
У Льва глаз кровью налился;
Из пасти пена бьет; зубами он скрежещет,
Ревет, и все вокруг уходит и трепещет!
От Комара всеобщий страх!
Он в тысячи местах,
И в шею, и в бока, и в брюхо Льва кусает,
И даже в глубь ноздри влетает!
Тогда несчастный Лев, в страданья выше сил,
Как бешеный, вкруг чресл хвостом своим забил
И начал грызть себя; потом… лишившись мочи,

Упал, и грозные навек смыкает очи,
Крылатый богатырь тут пуще зажужжал
И всюду разглашать о подвигах помчался;
Но скоро сам попал
В засаду к Пауку и с жизнию расстался.
Увы! В юдоли слез неверен каждый шаг;
От злобы, от беды когда и где в покое?
Опасен крупный враг,
А мелкий часто вдвое.

Какой-то государь, прогуливаясь в поле,
Раздумался о царской доле.
«Нет хуже нашего, – он мыслил, – ремесла!
Желал бы делать то, а делаешь другое!
Я всей душой хочу, чтоб у меня цвела
Торговля; чтоб народ мой ликовал в покое;
А принужден вести войну,
Чтоб защищать мою страну.
Я подданных люблю, свидетели в том боги,
А должен прибавлять еще на них налоги;
Хочу знать правду – все мне лгут.
Бояра лишь чины берут,
Народ мой стонет, я страдаю,
Советуюсь, тружусь, никак не успеваю;
Полсвета властелин – не веселюсь ничем!»
Чувствительный монарх подходит между тем
К пасущейся скотине;
И что же видит он? Рассыпанных в долине
Баранов, тощих до костей,
Овечек без ягнят, ягнят без матерей!
Все в страхе бегают, кружатся,
А псам и нужды нет: они под тень ложатся;
Лишь бедный мечется Пастух:

То за бараном в лес во весь он мчится дух,
То бросится к овце, которая отстала,
То за любимым он ягненком побежит,
А между тем уж волк барана в лес тащит;
Он к ним, а здесь овца волчихи жертвой стала.
Отчаянный Пастух рвет волосы, ревет,
Бьет в грудь себя и смерть зовет.
«Вот точный образ мой, – сказал самовластитель. —
Итак, и смирненьких животных охранитель
Такими ж, как и мы, напастьми окружен,
И он, как царь, порабощен!
Я чувствую теперь какую-то отраду».
Так думая, вперед он путь свой продолжал,
Куда? И сам не знал;
И наконец пришел к прекраснейшему стаду.
Какую разницу монарх увидел тут!
Баранам счету нет, от жира чуть идут;
Шерсть на овцах как шелк и тяжестью их клонит:
Ягнятки, кто кого скорее перегонит,
Толпятся к маткиным питательным сосцам;
А Пастушок в свирель под липою играет
И милую свою пастушку воспевает.
«Несдобровать, овечки, вам! —
Царь мыслит.

– Волк любви не чувствует закона,
И Пастуху свирель худая оборона».

А волк и подлинно, откуда ни возьмись,
Во всю несется рысь;
Но псы, которые то стадо сторожили,
Вскочили, бросились и волка задавили;
Потом один из них ягненочка догнал,
Который далеко от страха забежал,
И тотчас в кучку всех по-прежнему собрал;

Пастух же все поет, не шевелясь нимало.
Тогда уже в царе терпения не стало.
«Возможно ль? – он вскричал. – Здесь множество волков,
А ты один… умел сберечь большое стадо!»
– «Царь! – отвечал Пастух, – тут хитрости не надо:
Я выбрал добрых псов».

Отец один слыхал,
Что за море детей учиться посылают
И что вобще того, кто за морем бывал,
От небывалого отменно почитают,
Затем что с знанием таких людей считают;
И, смотря на других, он сына тож послать
Учиться за море решился.
Он от людей любил не отставать,
Затем что был богат. Сын сколько-то учился,
Да сколько ни был глуп, глупее возвратился.
Попался к школьным он вралям,
Неистолкуемым дающим толк вещам;
И словом, малого век дураком пустили.
Бывало, глупости он попросту болтал,
Теперь ученостью он толковать их стал.
Бывало, лишь глупцы его не понимали,
А ныне разуметь и умные не стали;
Дом, город и весь свет враньем его скучал.
В метафизическом беснуясь размышленьи
О заданном одном старинном предложеньи:
«Сыскать начало всех начал»,
Когда за облака он думой возносился,
Дорогой шедши, вдруг он в яме очутился.
Отец, встревоженный, который с ним случился,
Скорее бросился веревку принести,
Домашнюю свою премудрость извести;