Петр Малков - Возлюбивший Христа. Святоотеческие толкования на книгу Иова

Мы видим, что типология имеет перед аллегорией ряд важных преимуществ. Прежде всего типология, тесно связанная с историческим и буквальным смыслом Писания, не допускает насилия над его «буквой»; она не уничтожает историю, не стремится (как это бывает довольно часто при аллегорическом толковании) подменить или вытеснить сам библейский факт навязываемыми священному тексту произвольными субъективными спекуляциями экзегетов-аллегористов. Кроме того, истолковывая Священное Писание, типология всегда и неизменно свидетельствует нам о живой встрече человека с живым Богом – с грядущим в мир Спасителем. В этом смысле она помогает читателю Библии, даже если он обращается не к Новому Завету, а к Завету Ветхому, иметь свой ум обращенным ко Христу и Его Жертве и рассматривать весь ход мировой истории как целостный и непрерывный путь падшего грехом человеческого рода – преодолеваемый нами силой, ведущей нас к цели Божественной благодати, – ко встрече с нашим Искупителем от греха и смерти.

Конечно же типология имеет одно существенное ограничение. Возможности ее – в приложении к библейскому тексту – ограничены прежде всего тем, что далеко не все места Священного Писания могут пониматься прообразовательно. В этом смысле буквальное и аллегорическое толкования более универсальны, чем типология, так как могут быть использованы в качестве методов экзегезы при изъяснении большей части библейского текста (хотя и с некоторыми ограничениями и исключениями: так, притчи не могут пониматься буквально, а многие исторические факты – аллегорически).

Скажем чуть подробнее о соотношении типологии и аллегории. Ряд известных исследователей святоотеческого экзегетического наследия (например, Анри де Любак 85) достаточно уверенно высказывались в пользу того, что типологического метода как такового не существует, что типология никак не может быть обособлена, отделена от аллегорезы или противопоставлена ей, но является лишь одной из форм аллегорического, иносказательного метода толкования. Но все сказанное об особом смысле и значении типологического толкования Библии позволяет многим другим современным исследователям утверждать, что «типологию и аллегорезу следует рассматривать как два совершенно самостоятельных и не сводимых друг к другу экзегетических метода» 86: слишком уж они отличны друг от друга – и по своему происхождению, и по своим задачам, и по применяемым здесь экзегетическим принципам.

К этому можно добавить, что типологическое толкование есть по сути некая золотая середина между буквальной и аллегорической экзегезой, тот «царский путь», по которому идут Святые Отцы (к какой бы богословской школе и экзегетической традиции они ни принадлежали), когда в боговдохновенные минуты их творчества им открывается – через библейский текст – лик Христа. Типология – это по сути некоторый синтез лучших и важнейших черт двух других методов: черт, образующих вместе, при их взаимодействии и соединении друг с другом, новый – третий – уникальный метод-подход к изъяснению библейского текста. Для буквального толкования важен факт, и благоговейное отношение к этому факту как раз и постулируется типологией. Для аллегории считается необходимым возвыситься до духовного умозрения, и это также реализуется типологией, которая не останавливается на одной только букве, но возвышается от ветхозаветного исторического факта к постижению тайны Христовой. Однако, в отличие от аллегории, типологическое духовное умозрение не обесценивает букву, не теряется в оторванных от истории нашего Спасения символических образах и интуициях; оно возводит нас к новому факту, к подлинному событию Священной истории, с которым первый – ветхозаветный – факт оказывается теснейшим образом взаимосвязан, ибо предуказует на него и является как бы «тенью» новозаветной Истины, отбрасываемой ею в ветхозаветное прошлое. Тем самым типология соединяет в себе, синтезирует букву и дух, факт и умозрение, снимая любые кажущиеся противоречия между ними, приводя их в строгое органичное единство, осуществляя между историей и иносказанием согласный и гармоничный союз.

Иногда Святые Отцы выделяют также в Библии ее анагогический смысл (от греческого «ἀναγωγή» – «возведение»). Порой анагогия в святоотеческих толкованиях служит решению сложной задачи выявления в Священном Писании скрытых в нем вероучительных догматических смыслов: например, прикровенных указаний на образ Божественной Троичности, на характер взаимоотношений Трех Божественных Лиц 87. Однако чаще всего под анагогией понимается выявление эсхатологического смысла Священного Писания, истолкование ветхозаветных (и даже новозаветных) текстов, через которое раскрываются предуказуемые этими текстами реалии грядущей жизни Будущего века.

Именно такое понимание анагогии предложил преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (ок. 360–435) в своем 14-м Собеседовании. Здесь он предлагает выделить в Священном Писании четыре смысловых уровня, четыре способа экзегетического подхода к тексту Библии, высшим из которых он и считает анагогию. Преподобный Иоанн Кассиан пишет: «...созерцательное знание разделяется на две части, то есть на историческое (буквальное) толкование Священного Писания и духовное (таинственное) разумение... А роды духовного знания суть тропология, аллегория, анагогия... История содержит знание предметов происшедших и видимых... К аллегории относится грядущее, потому что действительное происшествие было прообразом другой тайны... А анагогия от духовных тайн восходит к некоторым высшим и сокровенным таинствам небесным... Тропология есть изъяснение нравственное, относящееся к исправлению жизни и деятельному наставлению» 88.

Итак, преподобный Иоанн Кассиан выделяет два возможных пути толкования Библии – историческое (буквальное) и духовное (таинственное). Последнее он, в свою очередь, делит еще на три способа – тропологию, аллегорию и анагогию. Иллюстрируя эти свои четыре способа экзегезы различными подходами к истолкованию образа Иерусалима, преподобный Иоанн Кассиан предлагает тропологически (морально-нравственно) понимать его как символ человеческой души, которая подобно древнему Иерусалиму бывает в зависимости от ее состояния то порицаема, то хвалима Богом. Итак, мы видим, что тропология, по Преподобному, здесь в своем значении близка к ее оригеновскому пониманию (как экзегезы морально-аллегорической, соответствующей «душевному» уровню в трехчастной градации смыслов Писания), а не к буквально-нравственному толкованию антиохийцев. Кассиановская же аллегория, как образ грядущего – это скорее аналог (пусть и под другим названием) традиционной типологии антиохийцев; Иерусалим здесь истолковывается Преподобным как прообраз Церкви Христовой – вполне традиционное типологическое, прообразовательное толкование Ветхого Завета. Что же касается анагогии, то Иерусалим здесь понимается как прообраз Небесного Иерусалима эсхатологической перспективы.