Петр Малков - Возлюбивший Христа. Святоотеческие толкования на книгу Иова

Но аллегорическое толкование Священного Писания имеет и свои существенные недостатки и – при неумеренном его применении – даже опасно. В первую очередь аллегория опасна потому, что она при иносказательном переосмыслении Библии перечеркивает ее фактологию, в значительной мере (при отказе от буквального толкования библейских текстов) обесценивает саму повествовательную составляющую Священного Писания. При этом аллегористы зачастую забывают о том, что Священное Писание – это прежде всего история живых и реальных отношений Бога и человека, история прожитого и пережитого в реальных людских судьбах Спасения. Кроме того, любой из текстов Библии может быть легко изъяснен толкователем-аллегористом исходя из одного лишь согласия с его субъективным мнением и литературным вкусом.

Ярким примером крайнего аллегоризма в истолковании Библии может считаться творчество Оригена. Александрийский экзегет предлагает схему, в соответствии с которой у библейского текста имеется троякий смысл, как бы три «слоя» значений библейских фактов и образов. В этом смысле, по Оригену, Писание подобно природе человека: «как человек состоит из тела, души и духа, точно так же и Писание, данное Богом для спасения людей, состоит из тела, души и духа» 55. Некоторые люди способны постичь лишь его телесный смысл, некоторые – возвыситься до душевного, совершеннейшие же восходят в постижении до его глубинного смысла – духовного. Ориген пишет: «...мысли священных книг должно записывать в своей душе трояким образом: простой верующий должен назидаться как бы плотью Писания (так мы называем наиболее доступный смысл); сколько-нибудь совершенный [должен назидаться] как бы душою его; а еще более совершенный и подобный тем, о которых говорит апостол: Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем Премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначал Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал ( 1Кор 2:6–8), – такой человек должен назидаться духовным законом, содержащим в себе тень будущих благ» 56.

Тем самым, по Оригену, есть три уровня постижения Писания и соответственно им – существуют три метода толкования священного текста.

Первый уровень экзегезы Библии для Оригена – это буквальное толкование Писания. Уровень этот – низший и примитивный; он приспособлен к познавательным способностям лишь необразованных, не искушенных в премудрости людей. Ориген зачастую как бы вынужденно приводит такие – обыкновенно предельно краткие – толкования в своих экзегетических сочинениях и затем с явным облегчением, как будто бы освободившись от неприятной обязанности (случаи, когда Ориген «с удовольствием» толкует Писание буквально, крайне редки), приступает уже к толкованию иносказательному. Тем не менее и он безусловно вынужден признать: «...в некоторых повествованиях мы признаем историческую истину» 57.

Второй уровень – душевный, зачастую именуемый Оригеном тропологическим. Тропологический смысл Писания – это его нравственное, моральное содержание, выявляемое путем аллегорического иносказания, переосмысления значения библейских лиц и образов. Образцом такого оригеновского толкования мы можем считать, например, отождествление им дочерей Лота с Тщеславием и Гордыней 58.

Наконец, третий уровень – духовные толкования – является аллегорией в чистом виде. Здесь уже реалиям Ветхого Завета усваиваются некие абстрактные смыслы не столько ради того, чтобы сделать из подобных иносказаний какой-либо путеводный для христиан морально-нравственный вывод, сколько во имя того, чтобы проникнуть в тайны устроения мира и человека, постичь самый смысл сущего. Примером подобного толкования можно считать приведенный ранее отрывок из толкования Оригена на первую главу книги Бытия, где он рассматривает событие сотворения мужчины и женщины как некую образную и духовную иллюстрацию к соотнесенности и образу взаимодействия в человеке его онтологических составляющих – духа и души.

И все бы здесь было не так уж и плохо, если бы Ориген неизменно, всегда оставлял право на существование за буквальным, «телесным» смыслом библейского текста. Однако, по его утверждению, напротив, «мы...относительно всего Божественного Писания определили, что все оно имеет духовный смысл, но не все – телесный, потому что во многих местах невозможно найти телесного смысла» 59; «есть некоторые Писания, вовсе не имеющие телесного смысла... в некоторых местах Писания должно искать только душу и дух» 60. При этом он подразумевает здесь не только требующие, разумеется, лишь иносказательного понимания библейские книги, вроде той же Песни Песней, но и книги законодательные, исторические. Ориген настаивает на мысли о том, что многие описанные в Ветхом и Новом Заветах события вообще никогда не происходили, что большое число излагаемых в Священном Писании фактов, строго говоря, и не факты вообще, а лишь условные образы, подлежащие иносказательному, аллегорическому перетолкованию. Он пишет: книги Священного Писания «не заключают в себе совершенно чистой истории в телесном смысле – здесь описано много такого, чего на самом деле не было... Внимательный читатель может найти в Евангелиях множество... рассказов... чтобы убедиться, что к событиям, происходившим в буквальном смысле, [здесь] присоединены другие, в действительности не случившиеся» 61.

Тем самым Оригеном по сути отрицается историчность Священного Писания, ставится под сомнение сам ход истории Спасения человеческого рода, описанный в Библии.

Конечно же крайности, что зачастую присущи аллегорической экзегезе в лице ее отдельных представителей, отнюдь не перечеркивают то огромное положительное значение, что присуще этому методу в деле православного толкования Священного Писания: ведь аллегорический метод применялся очень и очень многими великими Святыми Отцами Древней Церкви. Но вместе с тем подобные крайности аллегоризма, вроде тех, что мы наблюдаем в наследии Оригена, конечно же не могли не вызывать предельно негативной реакции у многих древнецерковных толкователей – и прежде всего у тех из них, кто принадлежал к Антиохийской богословской школе, традиции.

Именно антиохийские экзегеты особо настойчивы в буквальном, историческом восприятии и понимании реалий библейского текста. «Должно довольствоваться написанным», – настаивает блаженный Феодорит 62, презрительно именовавший аллегорезу библейских толкователей «баснями неразумных» и «бредом упившихся старух» 63.

С неприязнью порой высказываются о крайностях аллегоризма и другие Святые Отцы (причем не обязательно принадлежавшие к Антиохийской школе экзегезы). Так, святитель Василий Великий в своем известном Толковании на Шестоднев пишет: «Известны мне правила аллегории, хотя не сам я изобрел их, но нашел в сочинениях других. По сим правилам иные, принимая написанное не в общеупотребительном смысле, воду называют не водою, но каким-нибудь другим веществом, и растению, и рыбе дают значение по своему усмотрению, даже бытие гадов и зверей объясняют сообразно со своими понятиями, подобно как и снотолкователи виденному в сонных мечтаниях дают толкования, согласные с собственным их намерением. А я, слыша о траве, траву и разумею, также растение, рыбу, зверя и скот, все, чем оно названо, за то и принимаю» 64.