Петр Малков - Возлюбивший Христа. Святоотеческие толкования на книгу Иова

В конце концов ход движущегося как бы по кругу диалога Иова и его друзей, а также речей присоединяющегося к ним и обличающего Иова за его нечестие и хульные слова в адрес Бога пятого спорщика – юного Елиуя – подводит читателя к мигу явления Самого Господа. Обращающийся к Иову из бури Создатель ясно свидетельствует перед ним о совершенном невежестве страдальца в делах Божественного Промысла о мире и о человеке.

Наконец, в ответ на слова Творца Иов, как бы отступаясь от всех своих прежних произнесенных в адрес Бога исполненных возмущения слов, восклицает: я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле ( Иов. 42:6).

Так, значит, Иов был все же прежде не прав и теперь справедливо кается за произнесенные им перед Лицом Божиим дерзновенные речи? Подобный вывод можно было бы очень легко сделать из грозных обличительных слов Бога и последующего за ними раскаяния Иова, если бы не одно «но»: если бы не то, что произошло после. Здесь происходит уже нечто совсем парадоксальное: сразу же после раскаяния Иова Бог обращает Свой гнев отнюдь не к Иову; а, наоборот, к его друзьям, которые, как оказывается, до этого момента говорили о Боге не так верно, как страждущий праведник, не побоявшийся высказать свои обвинения Самому Творцу (ср.: Иов. 42:7). Но ведь именно они, друзья, совсем недавно так возвышенно и убедительно говорили о Божественной справедливости, Его готовности услышать обращенную к Нему молитву всякого кающегося, выступали ревностными защитниками всесовершенного и всеблагого Бога – Того, против Которого посмел возроптать Иов. И, как теперь оказывается, они были не правы. И именно из-за этой их вполне искренней попытки «оправдания» Бога они почему-то даже нуждаются в умилостивительной жертве...

И вот здесь-то читатель вправе подумать: так, может быть, именно Иов был здесь прав в отношении Бога, Которого он обвинил в равнодушии и даже жестокости? И, может быть, Бог прямо сознаётся во всем этом – через признание истинности сказанного Иовом? Ведь сказал же Он Елифазу, Вилдаду и Софару: вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов ( Иов. 42:7).

Разумеется, такой вывод из библейского текста сделать нельзя; да на него у нас попросту и нет никакого права: ведь христиане верят в то, что их Бог есть любовь ( 1Ин. 4:8), а отнюдь не «жестокость» или «равнодушие»...

Как мы видим, вопрос о смысле книги Иова стоит перед ее вдумчивыми экзегетами весьма и весьма остро.

Так, например, в иудейской традиции личность Иова зачастую оценивается противоречиво. В его образе иудейские толкователи видят то великого праведника, то грешника и даже врага Божьего. Так, по мнению ряда еврейских экзегетов, Иов был во времена Моисея одним из советников фараона. Он якобы знал о намерении правителя Египта уничтожить Израиль, но сокрыл это от иудеев, об этом промолчал. За это преступление против собственного народа он якобы и был наказан Богом своими последующими страданиями 9. Можно думать, что подобная интерпретация образа Иова во многом стала следствием именно того, что иудейских читателей заметно смущали библейские речения Иова, в которых присутствовали обращенные к Богу упреки в несправедливости и жестокости. Так, слова Иова: Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? ( Иов. 7:20) – по мнению некоторых представителей иудейского раввината, в библейском тексте вообще должны быть изменены и исправлены 10.

Самое удивительное и печальное заключается в том, что подобные мнения встречались не только в иудейской, но даже и в христианской среде. Правда, такого рода суждения принадлежат не Святым Отцам. Их высказывал осужденный Церковью как еретик известный древний экзегет Феодор Мопсуэстийский (ок. 350–428). Вместе с тем, следует иметь в виду, что до соборного осуждения Феодора его толкования считались – прежде всего в антиохийской богословской и экзегетической традиции – весьма авторитетными. В своем «Толковании на книгу Иова» (от этого сочинения сохранилось лишь несколько небольших фрагментов) Феодор Мопсуэстийский следующим образом характеризует речения ветхозаветного страдальца: «О самых начальных словах, которые писатель влагает в уста Иова ( Иов. 3), какой человек, верно смотрящий на все или здраво обо всем рассуждающий, может думать или утверждать, что слова эти приличны мужу праведному? ...Кто подумает, что это прилично мужу, который проводил жизнь с такою мудростью, был так добродетелен и богобоязненен?» 11. Древний несторианский толкователь книги Иова Ишодад Мервский (IX в.), цитируя Феодора Мопсуэстийского, также передает нам что, по убеждению Феодора, неизвестный нам по имени автор этой библейской книги многие вещи в ней «поэтически изобрел для себя. Он включил множество суждений от имени Иова, его друзей и Самого Бога, которые им не свойственны и кажутся маловероятными» 12. В результате как этих, так и многих иных негативных суждений о содержании книги Иова – например, утверждения о языческой ориентированности ее автора – Феодор Мопсуэстийский вообще отказывает ей в богодухновенности 13. Кстати говоря, это мнение Феодора Мопсуэстийского о книге Иова ставилось ему в вину – в числе прочих его заблуждений – на V Вселенском Соборе. Отцы Собора на своих заседаниях привели целый ряд цитат из «Толкования на Иова» Мопсуэстийского епископа в качестве яркого примера «сокровищ нечестия Феодора» 14. Тем самым Собор встал на защиту как богодухновенности книги Иова в целом, так и безукоризненности ее богословского и нравственного содержания.

Такие проявлявшиеся даже в христианской среде заблуждения решительно критиковались древними православными экзегетами книги Иова. Например, толкователь VI столетия Олимпиодор, диакон Александрийский, с горечью пишет о тех, кто утверждают, что библейский «автор сам сочинил и речь Бога, и кита, и в целом напрямую высмеяли Писание как выдуманное и от человеческого разума составленное» 15.

Конечно же подобный подход, характерный для ряда иудейских толкователей и Феодора Мопсуэстийского, абсолютно неприемлем для православного читателя Священного Писания. Мы убеждены: книга Иова, как и всякий иной библейский текст, богодухновенна (ср.: 2Тим. 3:16) и, значит, богословски и нравственно безукоризненна. И, вместе с тем, вопросы остаются. Они четко поставлены перед нами (в том числе тем же самым Феодором) и потому требуют ясного православного ответа – в духе и смысле Церковного Предания. Такой ответ и стремится нам дать святоотеческая экзегетическая традиция в своих весьма разнообразных толкованиях на книгу Иова.

Теперь необходимо сказать несколько слов о том, как будет выстраиваться последующее изложение материала данной книги и какие проблемы здесь надлежит рассмотреть в дальнейшем.