Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Кто от сомнения тебя избавил, –

Всегда твоя надежда и опора,

И дружба с ним не старится вовеки.

И он продолжал: — Любезный людоед, не следует нарушать слово, данное достойному учителю. А ведь я ещё в юности был твоим вторым учителем и многое тебе преподал, а теперь я прочёл тебе строфы, стоящие по сотне каждая и полные мудрости просветлённых. Ты должен меня послушаться.

«Делать нечего, — подумал людоед. — Сутасома и учитель мой, и мудрый человек, да и слово я ему дал. Все едино умирать придётся. Зарекусь есть человечину, исполню его желание». Он встал, бросился в ноги Сутасоме и, проливая потоки слез, дал ему то обещанье, какого тот просил:

— Нет мне ничего милее мяса,

Для него в лесу я очутился,

Но раз просишь ты меня об этом,

Исполняю я твоё желанье.

— Так тому и быть, друг, — сказал ему Великий. — Когда человек и впрямь вступил на стезю добродетели, он скорее умрёт, чем сойдёт с неё. Я принимаю твои обещания. Ты встал на путь, указанный тебе учителем, и я молю тебя: если я тебе дорог, то обещай мне следовать пяти заповедям. — Хорошо, друг, перечисли мне их.

— Слушай, государь, — и на эти слова людоед поклонился Великому полным земным поклоном и сел подле него, а Великий назвал ему заповеди.

В этот миг земные духи, собравшиеся вокруг, возликовали, оглашая весь лес: — Во всей вселенной от Незыби и вплоть до макушки бытия никто, кроме Великого, не смог бы зародить в людоеде светлые чувства и убедить его отказаться от человечьего мяса! Вот какой великий подвиг свершил Сутасома! А услыхав эти клики, боги — властители сторон света их подхватили, и возгласы ликования стали возноситься все выше и выше, пока не достигли небес Брахмы. Подвешенные на дереве цари услышали клики богов, и дух дерева порадовался в своём обиталище. Хоть слова были слышны, самих богов не было видно. Но слыша их речи, цари поняли: — Сутасома нас спас от гибели. Он свершил небывалый подвиг — усмирил людоеда. И они воздали Бодхисаттве хвалу.

А людоед поклонился Великому земным поклоном и стал подле него. — Отвяжи кшатриев, приятель, — сказал ему Великий.

«Я для них враг, — подумал тут людоед. — Если я отвяжу их, они захотят схватить меня и могут мне навредить, а я даже ради собственного спасения не посмею нарушить обета, который дал Сутасоме. Пусть лучше он вместе со мной пойдёт их отвязывать, так мне будет безопаснее». И он почтительно попросил Сутасому пойти с ним вместе:

— Ты и учитель мне, и товарищ.

Я твою просьбу уже исполнил,

Теперь в свой черёд ты мою исполни:

Пойдём и вместе царей отвяжем.

Бодхисаттва дал на это согласие:

— Я и учитель твой, и товарищ.

Ты мою просьбу уже исполнил,

Теперь в свой черёд я твою исполню:

Идём и вместе царей отвяжем.

Затем он подошёл к царям и сказал:

— Разбойник принёс вам немало горя,

Продёрнул несчастным верёвки в ладони,

Вы льете слезы, страдаете тяжко.

И все же по правде мне поклянитесь,

Что вы ему свои муки простите.

Те ответили:

— Разбойник принёс нам немало горя,

Продёрнул несчастным верёвки в ладони,

Мы слезы льём и страдаем тяжко,

Но все же готовы мы в том поклясться,

Что на него не поднимем руку.

— Тогда вот что мне пообещайте, — сказал Бодхисаттва:

— Да будет для вас этот царь отныне

Словно отец или мать родная,

Пусть будет участлив он и заботлив,

А станете вы ему сыновьями.

Они согласно повторили:

— Да будет для нас этот царь отныне

Словно отец или мать родная,

Пусть будет участлив он и заботлив,

А мы ему сыновьями будем.

Так Великий связал их обещанием и позвал людоеда:

— Давай отвязывать их. Тот перерезал мечом верёвку, на которой висел один царь. А царь тот уже неделю не ел, от боли лишился сознания и, когда верёвка его держать перестала, упал на землю. Великому стало жаль его.

— Не стоит так грубо срезать, приятель, — сказал он и, обхватив другого царя руками, прижал его к груди и велел:

— Теперь режь! Людоед перерезал верёвку, а Великий принял царя к себе на грудь, ибо был он силён, и бережно, словно родного, уложил его на землю.

Так они сняли всех царей и промыли им раны. Верёвки из их ладоней Великий вытянул так осторожно, как вынимают нитки из ушей у детей, когда протыкают им дырочки для серёжек, очистил раны, смыл гной и кровь, а людоеду велел натолочь древесной коры. Порошком из неё он посыпал раны, произнёс заклятие истиной, и раны в тот же миг затянулись. Людоед сварил риса, и отваром они напоили всех сто царей. Тем часом стемнело. Назавтра они поили царей отваром уже три раза — утром, днём и вечером, — а на третий день дали им в супе рисовых клёпок. Цари стали крепнуть.

— Сможете вы идти? — спросил их Великий. — Сможем, — отвечали они.

— Ну что, любезный людоед, пойдём домой? Но людоед заплакал и бросился ему в ноги:

— Веди царей домой, друг, а я здесь останусь и буду кормиться лесными кореньями и плодами.

— Да что тебе здесь делать, друг? У тебя ведь царство на зависть — возвращайся править в Варанаси!

— Что ты говоришь, друг! Нельзя мне туда возвращаться. У меня там полно врагов: у кого я съел мать, у кого — отца. Они мне это припомнят. Стоит кому-нибудь крикнуть: «Держи разбойника!» — и каждый в меня кинет камнем. Вот мне и конец! А ведь я тебе дал обет и убивать никого не могу даже для собственного спасения. Все равно мне теперь долго не прожить, раз я закаялся есть человечину, и больше я вас не увижу. Ступайте! — и людоед зарыдал.

Великий положил руку ему на плечо и стал утешать:

— Друг, меня ведь зовут Сутасома. Даже твою жестокость я смог одолеть, что же тогда говорить о жителях Варанаси. Я верну тебе царство. А если это мне не удастся, отдам тебе половину своего.

— У меня и в твоей столице враги.

«Да, непросто ему было принять моё требование — подумал Великий. — Теперь я так или иначе должен вернуть его на трон». И, желая соблазнить людоеда, он так стал расписывать прелести городской жизни:

— Кто дичь и птицу вкушал когда-то

Пряно приправленные поварами,

Как Индра вкушает нектар бессмертья, –

Тому безотрадно житье лесное.

Кого услаждали кшатрийки раньше,

Красавицы в золотых украшеньях,

Как Индру тешат небесные девы, –

Тому безотрадно житье лесное.

Кто сладко спал на ложе когда-то,

Устланном шерстяным покрывалом,

На чистом, мягком, на красных подушках,

Тому безотрадно житье лесное.

Кто ритму мриданга внимал ночами,

Мелодиям и искусному пению,

Кому по ночам играли гандхарвы –

Тому безотрадно житье лесное.

Кто в городе жил, что радует сердце

Своими садами всегда в цвету,

Конями, слонами и выездом царским,

Тому безотрадно житье лесное.

Великий намеренно начал с речи о кушаньях: «Быть может, — думал он, — царь-людоед вспомнит, как наслаждался когда-то изысканными яствами, и захочет вернуться». Во-вторых, он напомнил о любовных утехах, в-третьих — о ложе, в-четвёртых — о музыке, пении и танцах, в-пятых — о самом городе и его садах. Сказав обо всем этом, он снова позвал царя с собою: